Никита Козлов, фронтмен группы «СегодняНочью»: «Альбомы нужно писать на одном дыхании»

15 октября группа из северной столицы «СегодняНочью» представит альбом «В ладонях осени», в который вошли 11 новых песен. Есть возможность присоединиться к музыкантам, получить первыми новую пластинку и попасть на концерт-презентацию. О новом звуке, влиянии Санкт-Петербурга и Амстердама, симпатии к музыке Деймона Албарна и общении с Лиамом Галлахером редактор Freetime63.ru поговорила с фронтменом коллектива Никитой Козловым.

– Вы уже два раза выступали в Самаре, оба весной, планируете еще приехать?

– Почему бы и нет. Но это, скорее, к организаторам вопрос. Если так по разу в год выступать в одном из городов, то весь год будет занят работой, а от работы не отказываются. Приятно быть востребованным артистом.

– У ваших поклонников сложилось какое впечатление: вы были очень популярны, а потом резко пропали.

– Мы отказались от телевидения. Решили попробовать делать все своими силами, без телевидения, и, как ни странно, нам это удалось. Правда, с тех пор много воды утекло: появились соцсети разные, Интернет набрал обороты. У меня дома просто нет телевизора, хотя я в курсе, что там показывают.

– Сейчас появилось целое поколение групп, которые раскрутились через Интернет. Телевизор уже не особенно и нужен?

– Может быть. Особенно пока там показывают то, что сейчас там показывают.

– А что вам там не нравится?

– Да все. Вот от и до.

– Засилье чего?

– Засилье всего. Псевдо-музыки.

Алексей Ульрих: Начнем с того, что на том же MTV 80% это шоу. Индустрия умирает вместе с продажами дисков.

– За счет чего сейчас выживают артисты? За счет концертов?

– Наши русские артисты выживают только за счет концертов. Хотя хотелось бы как-то это изменить, не только концертами зарабатывать себе на жизнь, а еще и пластинками, но так все развивается, что пластинки вообще не продаются теперь. А концерты это что? Это значит заниматься любимым, пока еще любимым делом.

– Если вернуться в то время, когда вы были супер популярны, когда из каждого окна звучала песня «Кофе и сигареты», что вы чувствовали?

– Это было ужасное время, когда ты идешь по улице, и в тебя прохожий тыкает пальцем: «Ой, это же вот этот, который «сигареты и кофе», пошел», а на финансовом твоем состоянии это никак не отражается. Это диссонанс такой. Непонятная ситуация. Вроде песни все твои знают, а ничего ты с этого не получил.

– Это хоть вдохновляло как-то?

– Сначала да, но очень быстро приходит осознание того, что это миф, легенда для тех людей, которые смотрят телевизор. Нам повезло, что у нас был не такой плохой материал, в принципе все было нормально, можно было и продолжать в таком же режиме, если продолжать жить в Москве. А я не могу жить в Москве, я люблю в Питере жить. И в какой-то момент люди, которые нас продюсировали, захотели сделать из нас проект, а мы никогда не были проектом, мы всегда были группой. Не нужно из нас ничего делать, такая была идея, а они пытались, но, похоже, это им не удалось.

– А как сейчас складываются отношения с Ильей Лагутенко?

– А у меня не было никаких отношений с Ильей Лагутенко. Если они и были, то у Коли Елисеева, который участвовал в создании первой пластинки и с ним водил дружбу. С Лагутенко мы хорошо проводили время в Лондоне на записи альбома.

– Вы всегда немного опережали время, а что, на ваш взгляд, модно сейчас?

– Я не знаю. Мы всегда играли такой олдскул, и если что-то нравилось, то это произошло уже давно, в 60-х. Суть музыки – это циклы, они происходят каждый год снова и снова. Сейчас опять выйдет электроклэш, потом опять панк, потом диско, потом рок-н-ролл. Нового качественного давно ничего не было.

– Сейчас на Западе растет интерес к гитарной музыке. «Black Keys», например. Может и к нам эта волна придет?

– Да, лет через 500 (смеется).

У меня до сих пор лежит два незаконченных куплета, лет 15, и я все никак не могу придти к общему знаменателю. Они лежат себе и лежат. Ну, а что, есть не просят.

– А за какое время написаны все основные хиты?

– Не знаю. Все по-разному бывает. Есть наблюдение, что те песни, которые пишутся очень быстро, пользуются наибольшим спросом у людей. У нас есть песня «Танцуй», ее до сих пор просят на всех концертах чуть ли не до истерики. Мы к ней в свое время отнеслись как к одной из проходящих песен, чтобы заполнить альбом. Непонятно, как все это делается, понятно, что «заморачиваться» особо не нужно.

– У вас есть песня «Молодые и злые». Это состояние души или возраст?

– Я думаю, что это возраст, опять же Коли Елисеева, который написал для этой песни слова. Но я частично с этим согласен, потому что это песня человека моего поколения.

– Как относитесь к сегодняшнему поколению?

– Они сумасшедшие... Да, абсолютно также, как ко всем остальным. Возраст, он же годами не меряется.

– Вы сейчас на сколько себя ощущаете?

– Ощущаю себя на 37, нормально... Просто так много уже было в жизни всего, не как у Пугачевой, конечно... Мы смотрели в Италии интервью с ней у Познера, и не то чтобы я начал уважать ее после этого момента, но... уже не так плевался, как в 15 лет. Я не перестаю повторять, что я родился – она пела, я живу – она поет, и я умру, а она все будет петь.

– А лично с ней не знакомы?

– Нет. А зачем?

– А с кем из зарубежных музыкантов хотелось бы пообщаться?

– Не знаю, с кем хотелось бы. Я общался с Лиамом Галлахером 3 минуты, в принципе вполне достаточно, чтобы понять, что он за человек. Нормальный такой парень, непонятно только, почему они с братом поругались, надо было дальше продолжать.

– Может это пиар ход такой?

– Чтобы потом воссоединиться? Ну, будем надеяться, да.

– А в общении он какой?

– Я ему сказал, что «Манчестер» проиграл, он сказал, что «это не тот «Манчестер», за который я болел». Ну, он оказался таким же, как по телевизору, забавный очень.

– На его концерте виделись?

– На моем. Его привели в клуб, где мы выступали. Правда, мы к этому моменту уже выступили.

– Я еще «Kasabian» люблю.

– Хороший, кстати, коллектив... Но с Деймоном Албарном (ред. фронтмен «Blur») было бы интереснее пообщаться.

Алексей Ульрих: в музыкальном плане он опережает всех.

– Что интересного в «Kasabian»?

– Интересная смесь гитарной музыки с драм-н-бэйсом или как это называется... Эйсид джаз. Интересный голос, есть музыкальные тонкости. Я бы назвал это музыкой для музыкантов. Хотя у них поклонников хватает и среди немузыкантов.

– В текстах много психоделизма. У вас кстати тоже.

– Ну, а что вы хотите (смеется). Питер – это город-порт, северный, женщины, деньги, поездки в Амстердам. Сейчас записываем новый звук, пишем новый альбом. Нужно альбомы писать на одном дыхании. Но когда это не удается в силу времени, денег, поездок, то это превращается в затяжной прыжок, из которого ты уже не знаешь, когда выйдешь, но процесс идет. Рабочие названия альбома были «Хлам», «Лучшие годы нашей молодости», «Очень маленький и жизнерадостный кусок обоев». Последнее название придумано в Амстердаме, есть даже фотография этого жизнерадостного куска обоев.

– Помог Амстердам новому альбому?

– В принципе, да.

Алексей Ульрих: Была еще идея насчет Таиланда.

Там был такой момент: когда я написал письмо, и они поняли, что мы русские, ценник начал подрастать на глазах. Их можно понять, там очень много русских отдыхает. В общем, не поехали мы в Таиланд. В апреле уже записали 10 песен, но без гитар и голоса. Зимой у меня была депрессия, а в таком состоянии лучше к микрофону не подходить.

– А как вы справляетесь с депрессией?

– Никак не справляюсь. Нужно отлежаться и постараться ни о чем не думать. Хотя книжки еще бывают интересные. Я прочитал Пелевина последнюю книжку, мне очень понравилось. И прочитал еще старую такую книжку, называется «Шантарам». Почему-то 10 лет назад я на нее не вышел, а сейчас почитал, и вроде ничего. Захотелось поехать в Индию.

– Вам когда-нибудь предлагали написать музыку для сериала?

– Да, и мы даже согласились. Потом посмотрели сериал и ужаснулись. Есть прототип американский, и когда нам предложили, то показали именно его. Сказали, что нужно вот что-то такое. А посмотрев готовый сериал, мы поняли, что это далеко не то, что нам предлагали. Но я считаю, что наша песня вытащила этот сериал из полного небытия.

– А что сформировало ваш музыкальный вкус? Британская музыка?

– «Битлз». «Oasis» не такие музыкальные, как «Битлз», в это время было можно работать видимо в одном направлении. Поэтому Албарн намного интереснее, чем они. Там есть вся музыка. Это на шаг впереди «Кasabian», интересная музыка. Интересные музыкальные ходы, смешение всех стилей. Пластинки Албарна можно слушать одну за другой, и нормально. В битве «Oasis» и «Blur» я бы проголосовал за «Blur». Мы тоже пытаемся что-то делать, но многое зависит от места, где ты родился, как ты вырос, что ты слушал в детстве. Радостно, что нас не сравнивают с отечественными группами. Значит у нас получается. У меня была в детстве идея-фикс: чтобы это не было похоже на русскую музыку. Но это потому, что мы в Питере, а это вообще окно в Европу такое.

– А если бы сейчас пригласили в кино сняться?

– Я бы с удовольствием. Потому что и так много времени уходит на депрессию. Но это очень тягомотная профессия – киноактер. Потому что очень много времени, когда они не заняты ничем: ждешь когда свет поставят, тебе никуда не уйти, ты все время должен там быть. Соответственно, у тебя несколько вариантов провождения свободного времени: почитать книжку, второй вариант алкоголь, и начинается…

– Многие актеры еще норовят стать рок-музыкантами.

– На Западе актеры обязаны играть хотя бы на одном инструменте. Этому их учат в актерской школе, и они в принципе в музыкальном плане все подкованы. Наши же актеры... Не будем брать Миронова или Никулина, старая школа еще тоже это умела.

Алексей Ульрих: Миронов очень мучился, каждую песню учил месяцами.

– Поэтому он гениальный актер. Он очень хотел петь.

– А Владимир Высоцкий?

– Это был гениальный человек, который умел делать, как нужно. С него бы брать пример. Таких людей сейчас нет.

– Кого еще из актеров можете выделить?

– Денни Де Вито. Из современных, я думаю, Константин Хабенский неплохой актер.

– Питерский опять же.

– Да. Ксения Раппопорт еще. Да и все. У меня с актрисами не заладилось как-то. У меня был долгий роман с девушкой, когда я жил в Москве. Потом это стало тоже одной из причин, почему я уехал из Москвы, не смог там оставаться. Нам слишком вдвоем тесно.