Евгений Сальников, генеральный директор макаронной фабрики «Верола»: «Как предприниматель я действую нелогично»

Топ-менеджер советской закалки. Таким вот, может быть, слегка режущим слух словосочетанием хочется охарактеризовать этого человека. Причем и современное выражение «топ-менеджер», и прилагательное «советский» имеют в этом случае положительное значение и органично дополняют друг друга. Отметивший не так давно свой 70-летний юбилей генеральный директор макаронной фабрики «Верола» Евгений Сальников около 20 лет настойчиво «гнет свою линию», несмотря ни на какие препятствия со стороны системы как в 1990-м, так и сейчас. Сам же себя он считает оптимистом с определенной долей скептицизма.

– Евгений Александрович, часто ли у вас дома за обеденным столом появляются макароны?

– Макароны – это любимое семейное блюдо. И вообще я предпочитаю простую пищу: селедочку, картошечку.

– На «Веролу» вы пришли 20 лет назад. Каким образом с богатым опытом связиста вы оказались в пищевой промышленности?

– Случайно. После того как я отслужил три года в армии в Закавказье связистом, закончил Азербайджанский политехнический институт по специальности «Радиосвязь и вещание» и самарский институт связи. Проработал два года ассистентом кафедры «Линии связи». Затем в «Телефонстрое» возводил объекты в Волгограде, Кузнецке, Похвистневе. Потом перешел в транспортное управление, где мы впервые внедряли радиоавтомобильную связь, начинали развивать систему контроля над движением автобусов. В 1976 году меня пригласили в комитет народного контроля. Естественно, планировалось, что заниматься буду направлением «транспорт и связь». Но этой вакансии еще 3-4 месяца нужно было подождать. И я вроде как временно начал курировать пищевое направление. А вакансия на связи появилась только через год моей работы в комитете, но мне уже понравилось работать в новой для себя области. Так вот невзначай я попал в пищевую отрасль.

– Приход на макаронную фабрику оказался столь же случаен?

– Можно сказать и так. Ведь после 13 лет работы в народном контроле я уходил оттуда не на фабрику. В 1988 году мне предложили заняться созданием городского объединения хлебопекарной промышленности и торговли. Объединить эти две отрасли было хорошей идеей. Если бы нам удалось реализовать ее, получили бы довольно устойчивую во всех отношениях структуру. Пока же мы согласовывали это объединение в Москве, директора местных предприятий собрались здесь и заявили, что они не хотят объединяться. И я остался не у дел. Тогда и попал на макаронную фабрику, мне предложили заняться ее реконструкцией. А в 1990 году меня здесь избрали директором.

– В те годы фабрика была далеко не в лучшем состоянии…

– Мягко сказано. Предприятие досталось бросовое. Сразу пришлось думать о том, как выживать. Через полгода мы стали выполнять план и перешли на нормальный режим работы в пять рабочих дней. Спустя шесть месяцев план перевыполнили. В 1991 году мы стали арендным предприятием. А еще через год мы акционировались, получив приватизационное удостоверение за номером один. Нам удалось это сделать потому, что арендный договор по какой-то интуиции составили таким образом, что мы при условии возникновения в законодательстве разрешающих на то законов брали на себя обязательства выкупить предприятие и преобразовать его в акционерное общество. Эта приписка нам здорово помогла обрести самостоятельность. Кроме того, тогда на предприятии достаточно быстро удалось прекратить воровство и хищения путем решения в числе прочего социальных вопросов работников.

Вот сейчас все «кричат» о национальных проектах. Но мы, считаю, свою социальную роль всегда исполняли неплохо. За последние 15 лет удалось решить жилищные проблемы не менее чем 40 семей. Деньгами работниками помогаем постоянно. И это при том, что больших денег у нас не было никогда, а сейчас мы и вовсе несем убытки. Меня же в последнее время замучили вопросами из серии: «А вы занимаетесь нацпроектами?» А разве можно оторвать производственные вопросы от так называемых социальных национальных проектов?

– Как вы оцениваете нынешнее состояние рынка макаронных изделий?

– Он стабилен на протяжении последних, наверное, 40 лет. Сколько макарон тогда потребляли, столько же и сегодня. Но при этом он перенасыщен производителями. Потому мы и испытываем сейчас определенные трудности и с финансовыми результатами, и с продажами. Все почему-то ринулись делать макароны. Наверное, считается, что это самый простой с точки зрения технологии приготовления продукт. В настоящее время на рынке 70-75% – предприятия, работающие уже много лет и производящие продукцию хорошего качества. А вот остальные 25% делают то, что макаронами называется лишь условно. Их, конечно, можно употреблять, но с опаской. И эта четверть компаний сильно влияет на ценообразование и конкурентную среду. В нашей отрасли сейчас жесткая и жестокая конкуренция, которую далеко не все выдерживают.

– Несколько лет назад некоторые эксперты прогнозировали укрепление на рынке макаронных изделий 3-5 российских производителей и закрытие порядка 150 предприятий отрасли.

– Эти прогнозы не сбылись. Многие предприятия-старожилы сохраняют свою устойчивость. Хотя и немало игроков уходит с рынка. Только в прошлом году свое существование прекратили 13 предприятий. И среди них довольно крупные, например, нижегородская макаронная фабрика, которая превосходила по мощности самарскую втрое.

– За счет чего вам удается держаться на этом рынке?

– За счет моих личных усилий. Все они направлены на то, чтобы удерживаться на рынке. Этот бизнес очень сложен и малоприбылен. Да, можно много видов макаронных изделий выпустить. «Верола» способна 60 разновидностей делать, но пользуются устойчивым спросом лишь порядка 10-12 видов. И только от их выпуска реально получить хоть немного прибыли. Просто ради ассортимента, как это было в советские времена, выпускать макароны никто не станет. Отмечу, что сегодня новейшее оборудование позволяет нам производить продукцию, которая по качеству конкурирует с итальянской.

– Почему же постоянно растет спрос именно на итальянскую пасту?

– Ответа на этот вопрос я не знаю. Покупаю только свою. Даже отмечая юбилей в ресторане, попросил, чтобы одно из блюд было приготовлено именно из наших макарон. Честно говоря, не понимаю, чего еще нужно людям, почему у них низким спросом пользуется наша продукция. Для примера скажу, что наша фабрика в этом месяце поставила в Санкт-Петербург 400 тонн макарон. А в Самару – только 50.

– С чем вы это связываете?

– Это конкуренция. У нас в Самаре очень распространена «Макфа». Видимо, выгодно дилерам торговать этой раскрученной маркой. Объем ее производства превышает «Веролу» в 5-6 раз. Рекламируют эту марку 12 лет, а ее владелец – мэр Челябинска. Естественно, для раскрутки были привлечены все ресурсы – и собственные, и административные. Несмотря на то, что «Макфа» дороже нашей продукции, я бы не сказал, что по качеству челябинские макароны превосходят самарские. Если кому-то нравится переплачивать за марку – пусть платят. Но почему-то игнорирующий местную продукцию покупатель забывает о том, что Челябинская область заражена радиацией. А ведь в основе нашего производства вода и мука. Способов же очистки воды от радиации, насколько мне известно, пока не существует.

– В последние годы одно за другим закрываются и мукомольные предприятия. В связи с этим вы испытываете проблемы с сырьем?

– Конечно. Я работаю здесь 20 лет, и все это время существуют проблемы с обеспечением сырьем. Наиболее остро мы их испытывали в 1993-1998 годах. И с середины 2003 года у нас опять напряженная ситуация складывается. А сейчас мука резко подорожала. Стоимость муки твердых сортов в понедельник была 20 тысяч рублей, а уже в среду – 26. Естественно, макароны тоже подорожают. Но мы же не можем настолько поднимать цены. Я смог повысить их только на четыре рубля. Все остальное покрывается за счет нашего предприятия, его внутренних ресурсов и увеличения заказа. Например, только питерский заказ на следующий месяц возрос до 600 тонн. Мощности у меня позволяют и 2500 тонн производить, но никто нам таких объемов не заказывает. Единственный относительно беспроблемный период у нас был с 1992 по 1995 годы, когда в стране царила дикая инфляция – 30% в сутки. Мы использовали этот элемент, чтобы встать на ноги, опираясь на инертность ценообразования. За балансом между стоимостью сырья и макарон приходится пристально следить всегда. Мы все время находимся в борьбе за выживание.

– Раз у вас так много проблем, включая финансовые, не проще ли в таком случае продать все это какому-нибудь крупному бизнесмену? Предложения ведь об этом наверняка поступали?

– А кто из бизнесменов будет продолжать это дело?

– Скорее всего, их больше интересует не ваше производство, а земля под предприятием. «Верола» же находится в самом центре города…

– Да, встречался я с некоторыми господами. То, что они предлагают, меня не устраивает ни в коей мере. В том числе и финансово. Во-первых, это мое детище, отдавать которое я просто не хочу. Во-вторых, я не представляю себя без работы. Единственное, что меня, в крайнем случае, когда-нибудь может подвигнуть на этот шаг – это отношение со стороны. Условия для работы не очень благоприятные. Каждый день меня теребят различными представлениями и предписаниями. Вот, например, административная комиссия, которая никакого отношения к распорядительной деятельности не имеет, настаивает на том, чтобы мы в течение двух дней убрали снег на прилежащей к предприятию территории. Всю зиму их это не заботило, а сейчас... Это не мое дело. Мое дело – макароны делать. Я что, за коммунальные службы должен работать? И каждый день меня обременяют подобного рода предписаниями. Этот необычайно дикий административный напор портит настроение. И того куража, который я испытывал от работы до 2004 года, уже нет. У меня вообще такое ощущение, что нахожусь в положении барана, которого бьют.

– Несмотря на все проблемы, «Верола» входит в десятку крупнейших макаронных предприятий России.

– Да, мы стабильно в нее входим. Даже несмотря на то, что четыре последних года являемся убыточным предприятием. Но это из-за огромных вложений в развитие и реконструкцию производства – порядка восьми миллионов долларов за шесть лет.

– У вас есть какой-то рецепт от того фиаско, которое терпят отдельные ваши конкуренты?

– Наверно, это упертость и понимание того, что ты делаешь перспективное дело. С предпринимательской позиции я действую, вроде, нелогично. Ну какой дурак будет работать на убыток?

– Если у вас убытки, денег вы не видите, зачем же тогда вообще работаете? Ради самого процесса?

– А разве этого мало? Мне исполнилось 70 лет, а я нормальный, неунывающий человек, с какой-то долей может быть скептического оптимизма, но все-таки оптимизма. Все время приходилось висеть на грани, преодолевать какие-то государственные препоны. Да, я оригинальный по характеру, не лезу на глаза, а сохраняю максимальную независимость.

Для меня вторичными являются какие-то материальные ценности. Квартира и машина никогда не были самоцелью. Если по большому счету, то мне и тех денег, которые предлагают за выкуп фабрики, достаточно на жизнь. Но дело разве в деньгах? Ну буду я иметь эти бумажки, а дальше что? Для чего они нужны? Только расходовать – скучноватое занятие. Куршавель меня не привлекает. Да и не принадлежу я к тому кругу, кто там отдыхает. И не чувствую себя при этом обделенным. Круг этот не совсем приятен. Меня всегда смущала чрезмерная демонстрация богатства. Эта сторона жизни меня не привлекает. Я заработал на то, чтобы не нуждаться несколько лет. Но если все бросить и продать, что будет дальше? Без цели жить неинтересно.