«Попала в больницу с истощением»: детали истории девочки-изгоя из Ставропольского района

История маленькой Ангелины, которая стала практически изгоем в своей собственной семье, потрясла всю Самарскую область. Интернет облетели жуткие фото, где ребенок истощен, лежит в кроватке в грязных колготках. Как всегда вокруг таких историй сразу же наслаивается много невероятных подробностей.

Что же произошло в семье? В этом попытались разобраться директор благотворительного фонда «Евита» и друг нашей редакции Ольга Шелест. Они съездили в Ставропольский район вместе с представителями Министерства социальной политики Самарской области в дом ребенка, где находится малышка Ангелина, зашли в дом к бабушке двойняшек, навестили брата Ангелины. С разрешения Ольги мы публикуем выдержки из ее публикации.

— Мы провели в квартире почти два часа. За это время малыш произнес только два слова, по-прежнему ни одной эмоции я у него не заметила, да, как позже выяснилось, сотрудники опеки Тольятти тоже, он также послушно и смирно сидел на диване, не шелохнувшись... «Чудо, а не ребенок»... Странное такое чудо...

Дверь не сразу, но открылась: на пороге женщина на вид лет 60–65 (на самом деле 53 года), в халате, видим в комнате на диване мальчика трех лет.

— Здравствуйте, мы из опеки, с нами директор благотворительного фонда, мы можем войти? — задаем вопрос.

— Ну, заходите, — не слишком радостно бурчит женщина. — Можете не разуваться, — добавляет она.

Мы, конечно, разулись в узком коридорчике, прошли в комнату.

Сотрудники опеки сразу открыли холодильник — кастрюль, тарелочек, судочков — на каждой полке. Делаем вывод — еды хватает.

Но меня еда интересует меньше всего. Я незаметно рассматриваю мальчика: рыжик, пухленький, кожа белая, одежда, хоть и застиранная, но чистая. Вроде всё хорошо, но что-то меня смущает…

Окликаю:

— Малыш, привет!

Подхожу поближе, протягиваю руку. Мальчик как будто меня не слышит: сидит на разобранном диване, по-турецки сложив ноги, полуприкрыв глаза, не шелохнувшись, на лице ни одной эмоции. Я снова окликаю его, он также, не меняя положения, закрывает глаза руками.

— Это он стесняется, — поясняет бабушка (как выяснилось, встретила нас бабушка мальчика).

Сотрудники опеки расспрашивают — как давно здесь семья проживает, сколько человек, где находятся мама и папа...

Бабушка рассказывает, что квартиру снимают за семь тысяч в месяц, мама — на рынке мясо рубит, папа тоже где-то работает на двух работах, живут дружно, папа приезжает несколько раз в неделю — привозит продукты...

Я иду в другую комнату — еще один убогий диван, с кучей мягких игрушек. Два шкафа, стол-тумба, огромный телевизор... На полочке замечаю музыкальную игрушку и книжечку со стишками.

Заглядываю на кухню — вот так примерно она выглядит…

Везде всё засаленное, такое ощущение, что полы не мылись полгода, ободранные обои, старая, разваливающаяся мебель, затхлый запах и ни глотка свежего воздуха — все окна наглухо закрыты и занавешены полупрозрачными тряпками (шторами не могу назвать).

Вновь возвращаюсь и снова наблюдаю за мальчиком… Реакции ноль: сидит, как истуканчик, не шелохнувшись... Ему три года... Понимаю — это же ненормально. Полчаса сидеть в одном положении, не проронив ни слова, не выразив ни одной эмоции... Мультики на телефоне заинтересовали его только через 30 минут, когда он произнес первые слова «Вот этот», ткнув на мультик про Чунга-Чангу.

Так прошло еще минут 15, и я предложила — пойдем возьмем твои игрушки и поиграем. Малыш встал с дивана, самостоятельно впереди меня пошел в другую комнату, но дотянуться до игрушек, конечно, не смог, я достала пианино музыкальное, книжку, и мы вернулись. Но оказалось, что в пианино нет батареек! Ну открыли книжку: малыш ткнул на лягушку и сказал «ля», я поддержала — да, лягушка. Как она говорит?

В ответ тишина и снова опущенный взгляд... Ну ок, поразбирались, как говорит лягушка, кошка, собачка...

Выйдя из квартиры и из дома, вздохнули полной грудью…

—Что думаете, коллеги? — спросила Светлана Константиновна. — Я думаю, в таких условиях ребенок не может находиться.

— А что вы думаете по поводу эмоционального состояния мальчика? — спрашиваю я, — это нормально, что трехлетний пацан не шалит? Ладно, не говорит…

Я предлагаю съездить в село Александровка, где семья проживала раньше, чтобы посмотреть, в каких условиях там жили дети.

Берем бабушку и мальчика (бабушка ни воды ребенку в дорогу, ни бананчика не берет, хотя время уже обед), и мы выдвигаемся в поселок. Малыш и бабушка — на заднем сиденье автомобиля, мальчику солнце светит прямо в глаза. Предлагаем бабушке пересесть, а мальчику уступить свое место — там тень. Бабушка просто не реагирует…

Обычный старый дом. Малыш идет впереди бабушки — видимо, не принято брать детей за руку в этой семье вообще.

Мне лично условия в доме понравились больше: две просторные светлые комнаты, неплохая мебель, всё довольно уютно (это чуть позже мне расскажут, что и кроватки и мебель, и небольшой ремонт сделали волонтеры и жители села Александровка).

Конечно, из всего этого не мешало бы выбить пыль, помыть с хорошими чистящими средствами, протереть пыль, вообще проветрить от стойкого кошачьего запаха... Но всё равно — в доме было как-то уютнее лично мне.

На обратном пути заехали в магазин, купили малышу игрушку...

Рассталась я с ним с тяжелым сердцем... Нет, не потому что я увидела, что ему плохо... Я увидела, что он не знает, как может быть хорошо...

В Александровке у меня состоялся разговор с Ниной Степановной — председателем женсовета.

Она рассказала, что по поручению опеки Ставропольского района начала курировать эту семью с ноября 2017 года. На тот момент деткам, а их родилось двое — двойняшки мальчик и девочка — было уже по 1 году 10 месяцев.

—Я ходила к ним три месяца. Сначала два раза в день, без предупреждения, да, мы через сельчан нашли для них две кроватки, кое-какую мебель, сделали им ремонт. Но вот чтобы била она там их или еще чего — никогда я не видела. Не умела кровати заправлять, вещички детские складывать — это да, учила я ее. Но чтобы вот она как-то обижала детей — не видела, — вспоминает Нина Степановна.

— Откуда тогда эти страшные фотографии? — задаю вопрос я и показываю фото девочки, лежащей в колготках в моче и кале.

— Не знаю, я такого не видела, — говорит Нина Степановна, — а мать говорила, что пришли с прогулки, и переодеть она ее не успела…

Немного подумав, Нина Степановна, понизив голос, говорит:

— Понимаете, ну научила ее кровать заправлять, вещи складывать, памперсы надевать, но ведь любить я ее не могу научить?! Потом, понимаете, ведь тут из-за дома вся ссора-то, — продолжает председатель женсовета, — что-то там обидки какие-то у дяди (родного брата бабушки) и вот их. То ли дешево он им его продал, то ли еще чего. Да и дядя этот сам — всё село его знает: пил ведь беспробудно, жену гонял свою, детей, ушла она в итоге от него... А мы ведь полгода наблюдали эту семью, ну ни разу не видели ничего такого, о чем пишут, правда!

Я верю Нине Степановне — зачем ей, пожилой женщине, брать грех на душу? Речь ведь идет о детях и жестоком обращении с ними! Скорее всего, и правда — не видела! Иначе это ведь сокрытие или покрытие преступления против ребенка... Да и зачем скрывать? Тут наоборот сигнализировать надо!

«Я не успела ее после сна помыть»

Сигнализировали волонтеры — полтора десятка неравнодушных молодых мам из Тольятти, Александровки, Жигулевска… Сначала, еще тогда, в ноябре 2017 года, просто предложили помощь семье, узнав об их бедственном положении. Кстати, от гражданской жены того самого дяди (брата бабушки, двоюродного деда — деткам). Мать вроде сначала согласилась — деньги-то живые тоже предлагали, а через какое-то время отказалась пускать волонтеров на порог.

Кстати, вот это фото малышки (в обкаканных штанишках) сделано как раз тогда — в первый приход волонтеров!

— Было 11 часов дня, выходной, мы попросили разрешения сделать фото, чтобы выложить в соцсетях и попросить людей помочь. Мать согласилась, сначала малышка была накрыта одеялом, а потом мы одеяло сняли и увидели вот это. Спросили — что это? Мать ответила, что еще не успела после сна ее подмыть, — это активистки рассказывали в субботу, 20 апреля 2019 года, на встрече с представителями Следственного комитета Самарской области и в течение последних полутора лет — всем службам и ведомствам, которые хоть как-то могли повлиять на ситуацию.

Полтора года назад волонтеров заверили, что семья на контроле и в полиции, и у местного участкового, и в органах опеки, и в подразделении по делам несовершеннолетних Ставропольского района… Девушек попросили не беспокоиться…

Тогда они не стали открыто предлагать помощь, пошли навстречу пожеланиями администрации и помогали через женсовет…

Сотрудники местной опеки уверяют — после поступления сигнала от волонтёров в 2017 году они незамедлительно вышли в семью, поставили ее на контроль и сопровождение. Органы опеки неоднократно направляли запросы в здравоохранение, полицию, администрацию села Александровка. Согласно полученным ответам, информация о ненадлежащем исполнении матерью родительских обязанностей не поступала. По месту жительства семья характеризовалась удовлетворительно, жалоб со стороны соседей не было. Все время, начиная с ноября 2017 года семья, стояла на контроле, с родителями и бабушкой проведено много бесед, удалось восстановить семью, папа и мама стали жить вместе. Проведено не одно заседании комиссии по делам несовершеннолетних, на которых присутствовали и представители уполномоченного по правам ребенка и областного Минсоцдема, никакого насилия и неблагополучия семьи выявлено не было…

А волонтеры говорят, что продолжали бить тревогу, приходили ко всем тем, кто был вхож в семью, и рассказывали о том, что девочку не кормят, бьют, издеваются, просили изъять ее... Но ни одна проверка официальных лиц не выявила ни одного факта, излагаемого активистками.

Ситуация изменилась, когда 30 июля 2018 года малышка попадает в больницу медгородока с истощением…

2 августа 2018 года органы опеки убеждают мать написать заявление о помещении детей в дом ребенка в связи с тяжелой жизненной ситуацией. Малыш уже 2 августа оказывается в госучреждении, девочка — после выписки из больницы…

Волонтер, лежавшая тогда в одной палате в малышкой, говорит, что была шокирована состоянием девочки: она была вся в шрамах, порвано нижнее веко и уже почти заросло, весь нос в шрамах, как будто его кусали и не один раз….Бабушка говорила — кошка царапала…. Особого внимания внучке она не уделяла, подолгу уходила курить, не меняла памперс вовремя и вообще жила в своем режиме. Мать за две недели только однажды приехала в больницу...

У девочки не было передних зубов снизу. Бабушка и мама на эту тему рассказывали разное. Бабушка — что малышка сломала об сухарик, мама — что они вообще у нее и не вырастали…

Сотрудники дома ребенка были поражены состоянием именно девочки: огромная голова, рахитичный живот, тонюсенькие ножки, на которых малышка почти не держалась.

А в октябре 2018 года Следственный комитет по Самарской области возбудил в отношении матери уголовное дело по статье «Неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего». Расследование продолжается до сих пор. Следователи говорят, что к этой статьей добавится еще несколько.

Кроме того, волонтеры на встрече с представителями СКР по Самарской области попросили привлечь к ответственности всех виновных в том, что произошло с малышкой. Они предоставили все аудиозаписи своих разговоров с представителями власти всех уровней и увесистую папку переписки с государственными структурами, в том числе и с ответами из прокуратуры, уполномоченного по правам ребенка в Самарской области, уполномоченного по правам человека в Самарской области, местной полиции, органов опеки, администрации.

В начале марта мальчика вернули в семью: мама пообещала органам опеки трудоустроиться и определить сына в садик.

Девочка же — в доме ребенка! Прошло восемь месяцев с того дня, как она не живет в кровной семье. Малышка поправилась, у нее отросли волосики на голове, она стала просто красавицей, начала говорить и проявлять эмоции. Я видела ее вместе с представителями Следственного комитета, мы привезли ей куклу и музыкальное пианино.

Дети в этой семьей — предмет мебели... Это мое личное мнение, не претендую на истину. Но тут и правда не знают, что ребенка можно обнять (потому что малыш не выдал ни одной реакции на прикосновение, даже негативной, только короткий непонимающий взгляд), что ребенку, кроме еды и одежды, нужно еще общение!

— Да мы ж не разговариваем, а о чем говорить-то? — объясняет бабушка.

Что ребенку нужно читать книжки и покупать игрушки не те, которые нравятся маме или бабушке, а те, которые нравятся ребенку! Что можно, ну ок, пусть — хотя бы телевизор включать! Чтобы ребенок был хоть чем-то занят, а не сидел, как истуканчик, целый день на диване, занятый чем? Ничем! Молча, на диване, полуприкрыв глаза…

Поэтому, конечно, я считаю — детям не место в этой семье! И я сейчас даже не про «били — не били, морили голодом — не морили». Детей просто не любили и не заботились о них, с ними не разговаривали! Сейчас у меня больше вопросов, чем ответов.

Почему никто не слышал волонтеров, которые с ноября 2017 года просили обратить пристальное внимание на семью, а с августа 2018 года начали бить во все колокола и обивать пороги всевозможных инстанций?

Почему всё это время семья стояла на профилактическом учете, а ребенок всё равно оказался в больнице с истощением?

Неужели те, кто приходил в семью, действительно ничего особенного не замечали?

Почему этим вопросом Следственный комитет заинтересовался только по прошествии года?

Почему произошло то, что в итоге произошло?

Что это — отсутствие межведомственного взаимодействия? Формальный подход? Желание сохранить кровную семью ребенка во что бы то ни стало?

Вопросов много, ответов нет….

Зато есть один ответ, точный и обнадеживающий и именно от Минсоцдема: малышку никто не вернет в кровную семью!