Юрий Зудов, бывший директор Самарского академического театра оперы и балета: «Мы столкнулись с воинствующим непрофессионализмом»

На 19 апреля назначено очередное судебное заседание по иску бывшего директора Самарского академического театра оперы и балета Юрия Зудова к министру культуры Самарской области Ольге Рыбаковой. Руководитель Самарской оперы считает свое увольнение незаконным и намерен истребовать восстановление в должности, компенсацию за вынужденные прогулы и моральный ущерб. Сегодня мы можем узнать об истинных причинах скандального увольнения из первоисточника.

– Юрий Константинович, давайте попытаемся восстановить всю историю с самого начала. Когда вы пришли в этот театр?

– Меня пригласила на эту должность в 2001 году Элеонора Куруленко, ныне занимающая должность замминистра культуры Самарской области. Признаюсь, я не мечтал о директорском кресле, но она весьма настоятельно рекомендовала меня на этот пост. В 2002 году договор был пролонгирован сроком на 5 лет. Таким образом, срок моего контракта истекал в апреле 2007 года.

– С чем вы столкнулись, когда пришли в театр?

– С большим количеством проблем. Не было пристроя, запланированного еще неизвестно в каком году. Реконструкция театра в последний раз проводилась в конце 90-х годов, а капитального ремонта не было с момента постройки здания. Труппа требовала вливания молодых дарований, существовали проблемы с оркестром и другими творческими коллективами, а также с обслуживающими цехами. Аттестация не проводилась более 10 лет, мало ставилось спектаклей, последние гастрольные выступления на сцене Большого театра состоялись в 1981 году! Естественно, подавляющая часть проблем была связана с низким финансированием: в год на все нужды театра выделялось из областного бюджета лишь 13 миллионов рублей.

– Этого недостаточно для полноценной работы?

– Совершенно недостаточно. Постепенно нам удалось добиться повышения финансирования до 68,9 миллиона рублей в год. С таким бюджетом, я считаю, работать уже можно. Но как только была заложена эта сумма, меня уволили без объяснения причин.

– Юрий Константинович, но так же не бывает! Наверняка у вас с Рыбаковой был какой-то конфликт, о котором никто не хочет говорить.

– Нет, никакого конфликта не было. Более того, когда Ольга Васильевна стала министром, она достаточно хорошо взялась за дело. Именно она помогла мне поднять бюджет театра: когда я пробивал необходимые суммы, она оказала мне серьезную поддержку. Это была качественная работа. А потом… Я на самом деле не знаю, за что меня уволили.

– Может быть, однажды вы заметили, что она стала иначе к вам относиться? Она не разговаривала с вами как-то особенно жестко?

– Нет, такого не было. Она со всеми подчиненными разговаривает одинаково. Иногда и грубит. Полагаю, грубость – просто защитная реакция на осознание собственной некомпетентности. Поначалу, конечно, это было удивительно для нас. Но, как говорится, ко всему привыкаешь… Я бы сказал – в определенный момент начинаешь «мириться» с некоторыми особенностями человека ради процветания дела.

– Извините, но о каком процветании дела можно говорить, если министерством культуры руководит человек, публично называющий скрипку «струнно-шинковым инструментом»?

– Понимаете,… Ольга Васильевна действительно не много разбирается в музыкальных инструментах. Возможно, причина этого – в отсутствии профильного образования. Все-таки не будем забывать, что она окончила институт связи. Но у нее хорошие коммерческие способности, она неплохой менеджер. А проблема, о которой вы говорите, легко решается с появлением, положим, советника по культуре. В этом нет ничего страшного, это вполне нормальный ход. Президент же тоже не является специалистом во всех отраслях, однако страной руководит.

Вот то, что у нее до сих пор нет советника по культуре – это действительно проблема. Потому что она не понимает многих вещей, являющихся элементарными для специалистов. Например, она не понимает, что директор музыкального театра должен иметь музыкальное или хотя бы театральное образование. Я же нанимал людей на работу, а значит – лично прослушивал каждого исполнителя. Конечно, у нас был худсовет и большинство решений принималось коллегиально, но с некоторыми вопросами мне приходилось справляться самому. А теперь, когда директор не имеет музыкального образования, не может отличить лирическое сопрано от драматического, не может обосновать, почему одного артиста нужно ставить в первый состав, а другого – во второй, как он будет работать? Как он будет заключать с артистами контракты? Может быть, он хороший директор драмы, но при чем здесь театр оперы и балета?

– Кстати, об актерах. Вы сказали, что труппа устаревала, когда вы пришли в театр. Почему это произошло? Из-за низких зарплат?

– Не только. В большей степени – из-за отсутствия в Самаре консерватории, которое не позволяет набирать квалифицированные местные кадры. Выпускники институтов, к сожалению, не соответствуют требуемому уровню. Конечно, существует Московская консерватория, Гнесинка, ГИТИС, наконец. Но иногородним артистам необходимо предоставлять квартиры, которые нужно оплачивать не только во время работы театра, но и во время отпусков. Все это делалось нами самостоятельно, за счет собственных средств.

Сейчас, уже после увольнения, мне вменяются в вину некие «кадровые просчеты». Однако, если мы посмотрим на персоналии, станет очевидно, что это обвинение надумано. При моем руководстве были приняты на работу главный художник, ассистент режиссера, заведующая труппой, заведующий постановочной частью, четыре дирижера, каждый третий солист труппы был принят мной… Все эти люди являются профессионалами самого высокого уровня. Предполагалось создание стажерской группы на базе Саратовской и Нижегородской консерваторий. Планировался приезд в театр и других новых специалистов: художественного руководителя, режиссера-постановщика, главного дирижера, артистов оркестра, вокалистов. 19 декабря должно было состояться знакомство этих специалистов с нашим министром культуры. Естественно, Ольга Васильевна была в курсе происходящего. Но 16 декабря, когда министр в одностороннем порядке прервала со мной контракт, я был вынужден рассказать о случившемся моим коллегам. Они сдали билеты и, к сожалению, не приехали в Самару. Что ж, это их выбор. Я не вправе их осуждать.

– В своем интервью газете «Репортер» Ольга Рыбакова обвиняла вас в неэффективном финансовом руководстве театром…

– Давайте посмотрим, из чего может складываться оценка жизнедеятельности театра. Она складывается из трех показателей: количества мероприятий, количества зрителей и дохода от реализации билетов. У меня есть документы, согласно которым в 2005 году было проведено 271 мероприятие, что составило 108% от запланированного. Количество зрителей увеличилось за год почти на 20 тысяч человек, достигнув в конце 2005 года 134,8 тысячи. Основной показатель – выручка от реализации билетов – составил 9282 тысячи рублей при плане в 7138 тысяч, тогда как в 2004 году было получено чуть более 5 миллионов рублей. О какой финансовой неэффективности может идти речь?

– Министр утверждает, что в театре ставилось мало премьер, хотя средства выделялись преизрядные. И вообще, она недовольна репертуарной политикой театра…

– Здесь тоже нужно смотреть документы. Но сначала объясните мне, как можно быть довольным или не довольным, если все наши значимые мероприятия прошли без присутствия министра культуры? И открытие юбилейного 75-го театрального сезона, и фестиваль имени Петра Ильича Чайковского, и фестиваль балетного искусства имени Анны Яковлевны Шелест, и программные спектакли «Звезды Большого театра в Самаре»… Можно долго перечислять.

Но вернемся к цифрам. Сейчас в театре идет 35 спектаклей. За время моего руководства поставлено 11 спектаклей и еще один полностью обновлен. То есть, каждый третий спектакль создавался при моем руководстве. Это мало? Я буду очень рад, если новое руководство сможет улучшить эти показатели.

– Юрий Константинович, известно, что многие финансовые взаимоотношения в России (не только коммерческие, но и бюджетные) строятся на системе «откатов». Может быть, вам нужно было заплатить кому-то из министерских работников, скажем, процентов 10 от годового бюджета театра?

– Я не буду это комментировать.

– Хорошо, давайте посмотрим с другой стороны. После вашего увольнения сменились ли люди, отвечающие за финансовую деятельность театра?

– Да, это так. Уволена замдиректора по финансовому и экономическому развитию Елена Анисимова. На ее место поставлена Наталья Макарова. Начались гонения на главного бухгалтера Аллу Хайртдинову, теперь она судится с новым руководством театра. Алла считает, что ее незаконно лишили права второй подписи, а также сняли все надбавки. Фактически, ее выживают с работы: теперь главный бухгалтер получает меньшую зарплату, чем рядовой сотрудник бухгалтерии. Ситуацию можно было бы назвать анекдотичной, если бы она не касалась реальных человеческих судеб.

– Если суммировать все вышесказанное, получается весьма интересная картинка. Не кажется ли вам, что министра культуры Ольгу Рыбакову, которая не разбирается в проблемах управляемой ею отрасли, не имеет специального образования и называет струнно-щипковые «струнно-шинковыми», губернатор не увольняет только потому, что она – не последнее звено в «пищевой цепи» чиновников?

– Я не могу это комментировать.

– Юрий Константинович, если попытаться оценить эту ситуацию со стороны, то вы можете сказать о ней в целом?

– Сложно смотреть со стороны, когда сам являешься непосредственным участником событий. Полагаю, мы столкнулись с воинствующим непрофессионализмом. Складывается впечатление, что Ольга Рыбакова поставила себе цель: уничтожить все, что было создано при Зудове. Посмотрите: отменены наши гастроли в Большом театре. Это полтора года моей личной работы. Я пробил деньги, их даже успели выделить, но новая команда оказалась неспособной довести дело до конца. Очевидно, что не нужно было ставить «Дон Жуана». Есть другие спектакли, которые могли бы достойно представить наш театр на первой площадке России. Но, видимо, не хватило профессиональной смелости…

Огромная работа была проведена мною и по присвоению нашему театру имени Шостаковича. Год, который ЮНЕСКО объявило годом Шостаковича, юбилейный 75-й год Самарской оперы – разве не прекрасное время для присвоения театру такого имени? Я договорился со вдовой Шостаковича Ириной Антоновной и его сыном Максимом, решил все вопросы и в музее, и в издательстве, провел переговоры с архивом в Германии… Все было уже сделано, министерству нужно было просто не мешать. Единственное, что оставалось – принять постановление областного правительства и немного изменить печать. Всё! Но нет, министерство решило провести мониторинг общественного мнения: надо нам или не надо присваивать театру имя Шостаковича, достоин театр или не достоин? В результате всё порушилось…

Меня изумляет, почему переименование улицы Рабочей в улицу Шостаковича не требует мониторинга общественного мнения, присвоение детской музыкальной школе имени Глинки не требует мониторинга, а в нашем случае мониторинг непременно необходим? Да и по какому принципу он проводился? Кто принимал в нем участие? Кто вел подсчет? Почему такой результат? Где в это время были телевидение, печать? Нет ответов.

Я бы еще понял, если бы я хотел присвоить театру свое имя. Тогда противостояние министерства было бы понятным. Или, ладно, не хотите присваивать театру имя Дмитрия Дмитриевича Шостаковича – предложите свою идею! Например, присвоить театру имя Анны Яковлевны Шелест. Я же не против! Но тогда уже пусть само министерство проводит переговоры, поднимает документы, и так далее. Однако, как видим, этого не происходит. Испортить, загубить инициативу, не предлагая ничего взамен – вот в каком стиле работает сейчас министерство.

Сегодня театр – это только вершина айсберга, если можно так выразиться. За два года были уволены восемь директоров учреждений культуры. В агентстве социокультурных технологий за полтора года сменилось три директора – это вообще нонсенс! Уходят опытнейшие люди, десятилетиями работавшие в культуре, знающие ее, как никто другой. Как и чем компенсировать эти потери? У меня нет ответа на этот вопрос.