Геннадий Куропаткин, заведующий ортопедическим отделением №1 больницы им. Калинина, заслуженный врач России: «Обычные хирурги всё время что-то отрезают. Мы же только добавляем, наращиваем или заменяем»

Прежде чем взять интервью у заведующего ортопедическим отделением №1 больницы имени Калинина, заслуженного врача России, кандидата медицинских наук и доцента кафедры травматологии, ортопедии и поликлинической хирургии Самарского государственного медицинского университета, мне пришлось отстоять очередь вместе с больными. Когда я пришла в назначенное время, Геннадий Вячеславович обронил: «Какие разговоры, когда тут такое...»

– Как вы поняли, что ваша профессия – именно врач?

– Моя бабушка была военным фельдшером. Она рассказывала мне много историй, когда я был маленьким. Когда, спустя много лет, я впервые пришёл в медицинский университет, там был День открытых дверей. Я увидел травматологическую операцию на собаке. Тогда я для себя решил, что никогда не буду заниматься вот этим безобразием и травматологом я не буду точно… Но жизнь распорядилась иначе, и вот я тут, чему очень рад. На мой взгляд, это самая лучшая хирургическая специальность, ведь обычные хирурги всё время что-то отрезают. Мы же только добавляем, наращиваем или заменяем.

– С какого времени вы начали работать в больнице им. Калинина?

– Меня пригласили сюда в 1994 году. До этого я работал в клиниках медицинского института, где все новое, мягко говоря, не приветствовалось. Здесь же я получил не только полное понимание главного врача областной больницы Середавина, но и его всестороннюю поддержку. Мы не стали изобретать что-то новое, я взяли самые передовые западные технологии и внедрили их у себя. Результаты были просто потрясающие, и уже на следующий год был официально организован наш областной центр эндопротезирования.

– Чем занимается ваше отделение?

– Мы меняем все крупные суставы: тазобедренные, коленные и плечевые. В нашей больнице лечат осложнения, неправильно вылеченных или недолеченных больных. Центр использует новейшие технологии. Он уникален не только для Самары, но и для всей России. Наши врачи даже выезжают в другие города с показательными операциями и лекциями.

– В чём уникальность центра?

– Мы стараемся применять последние технологии. В частности, сейчас самое современное – это замена не всего сустава, а лишь его части. Ресурфайсинг – замена поверхности тазобедренного сустава. При обычном эндопротезировании отрезается вся головка бедра, а в канал бедренной кости вставляют ножку эндопротеза. Мы же можем протезировать только поверхности сустава. Когда хрящ страдает, мы счищаем его вместе со слоем подлежащей пораженной кости, заменяя только поверхности сустава. Пока такое делается только на базе нашего центра.

– Это можно назвать протезом?

– Это и есть протез, только более безопасный. Раньше менялась вся кость – сейчас только поверхность. Ну и, конечно, важно отметить, что подобное вмешательство возможно только на ранних этапах заболевания, позволяя сохранить сустав почти невредимым. Здесь еще важна ранняя диагностика заболевания – ведь за рубежом показанием для протезирования является боль. Сначала больной пьёт таблетки, если это не помогает – операция. У нас же, если болит, то «у тебя сустав-то ещё есть». Когда уже сустав разрушен полностью – операция. А что там менять, когда от костей ничего не остаётся...

– Откуда вы привезли эти технологии?

– Я этому учился в Бельгии, Голландии, Германии. Перед тем как применять на практике в России, я проходил обучение за границей. Первые мои операции «там» проходили под тщательным присмотром иностранных врачей – пока они не увидят, что у тебя хорошо получается, не разрешат использовать эти методы лечения, дабы их не дискредитировать.

– Это была ваша личная инициатива?

– Конечно, мы же не можем стоять на месте. Нужно двигаться. К нам приезжают пациенты из других городов. Несмотря на большое количество пациентов и высокие потребности в операциях, эндопротезирование остается достаточно дорогим лечением. При операции используются особые металлы, сплавы и системы установки. Тем более, используемые материалы не производятся у нас.

– Какие еще интересные технологии применяются в вашем центре?

– Например, при операциях на коленных суставах раньше у нас было тотальное протезирование. Сейчас мы будем применять биологическое: материал, похожий на человеческую кость, мы вживляем вместо пораженной части сустава. Потом эта биологическая ткань превращается в полноценную кость.

– Как это происходит?

– В биологический материал входят клетки, после вживления они начинают размножаться. Эта методика особенно хороша для молодых людей. Раньше мы предлагали подождать до старости, так как не хотели ставить железные конструкции молодежи, ведь всё имеет срок службы. Тем боле в 45 лет стволовые клетки перестают вырабатываться, и уже нет такой способности к восстановлению. Эта методика только появилась в мире, ей всего два года. Скоро она будет применяется и у нас.

– Такие операции будут на коммерческой основе?

– Трудно сказать. Пока мы хотим их делать на те деньги, которые выделяет область. Сначала нужно научится и отработать, а потом уже о деньгах думать.

– Разговоры с руководством области на эту тему уже были?

– Нет, я только приехал с этой технологией с международного конгресса.

– Насколько необходимы эти технологии сейчас?

– В настоящий момент очередь на протезирование больше тысячи, мы делаем 400-500 операций в год. Область нам выделяет деньги всего на 34 операции – столько мы проделываем за две недели.

– Разве ваш центр не является участником национального проекта?

– Нет. Я не знаю, что такое политика или бюджет, я знаю лишь свою небольшую врачебную роль. Под национальный проект попадают только федеральные организации. Мы же принадлежим губернии. Раньше у нас были средства, и центральный бюджет распределялся по областям. Сейчас же деньги концентрируются только в Москве и подобными операциями занимаются республиканские центры. Но, как правило, они не в состоянии выполнить требуемый объем операций. Например, в нашем университете вместо 400 больных в этом году пока прооперировали всего 60. Тем более такие новшества, как у нас, там появятся нескоро. Для того чтобы хорошо оперировать, хирургу важно делать много операций эндопротезирования, не менее 18-20 в год.

– Сколько делаете вы?

– Лично я – около ста.

– Но область выделяет деньги всего на 34 операции?

– Я нашёл способ. Многие фирмы за рубежом проводят клинические исследования. Они внедряют новые препараты, способствующие разжижению крови, чтобы не возникали тромбы. Нам предложили использовать западные препараты, взамен эти фирмы будут оплачивать лечение и протезы больным. Страна и область не могут себе позволить подобных расходов. В любом случае мы будем давать больному аналогичное лекарство. Это необходимо. Вопрос тут только один: старые или новые препараты. В новых я вижу много плюсов. Во-первых, если больной будет принимать новейшие препараты, то сустав ему полностью оплачивают. Во-вторых, эти лекарства – самое последнее слово в современной медицине. В-третьих, если вдруг возникнут осложнения, то всё последующее лечение тоже проведут бесплатно.

Например, количество больных с тромбозом за рубежом и у нас примерно одинаково, только смертей в России в десять раз больше... Сейчас у нас очень много больных, проходящих лечение по этой программе, и, что существенно, оно абсолютно бесплатно. Но самое главное – уменьшилось количество смертельных осложнений. С самого начала пациенты подробно информируются, проходят необходимые осмотры, и им предоставляется возможность выбора. Вот такой способ борьбы за своё существование. Причём сама структура отделения выстроена также на западный манер. Кроме врачей-хирургов, у нас есть врачи-терапевты. Каждый занят своим делом.

– Что скажете о новом поколении врачей?

– Врачи нашего центра очень хорошие и умные. Они – наше будущее. А вот в институтах сейчас учат не очень хорошо. Приходит «врач» и даже не знает, как выглядит сустав и как накладывать швы. Если человек не хочет учится, то ничего не получится. Врачи нашего центра – хотят и умеют.

– Какова схема сотрудничества с заграничными фирмами?

– Прежде чем внедрить то или иное новшество, они обязательно смотрят центр. Сможет ли он осуществлять задуманное. Кроме того, врачи обязаны пройти у них соответствующее обучение.

– Почему вы пошли по этому пути?

– Иначе наше отделение просто перестало бы существовать. Люди ждут бесплатной операции месяц, два, год... Потом они идут оперироваться за деньги, а некоторые попросту не могут себе этого позволить.

– По какой причине к вам приходят?

– Самое большое количество – техногенные травмы. Столько машин и аварий не было никогда. Как сказал один мой западный коллега: «Они ездят по вчерашним дорогам на сегодняшних машинах с завтрашними скоростями». Только могу добавить, что дороги у нас не вчерашние, о позавчерашние... В целом я могу сказать, что население стареет, но травмы молодеют.

Конечно, есть и заболевания. Например, сейчас много полных людей – это явная причина артроза. Другая большая проблема – это опухоли. Также наркомания вызывает заболевания печени. А ее лечение сказывается на состоянии кости. К тому же, если больной ВИЧ-инфицирован, то его даже бесполезно лечить. Сейчас заграницей не проводят таких операций, и я себе сказал, что не буду. Для ВИЧ-инфицированного эндопротезирование – это шаг в могилу. Иммунная система при таком заболевании не работает, и операция, вылечивающая сустав, может повлечь смерть через пару лет. Уж лучше пусть живут, сколько смогут. Дело-то не в том, что я боюсь, и, конечно, я всегда переживаю за моих коллег. Но главное тут, что мы можем сделать хуже.

– Болезни суставов реально вылечить?

– Конечно, когда меняют суставы, визуально это не заметно. Человек возвращается к полноценной жизни. Даже инвалидность снимают. Футболисты продолжают играть в футбол. Да и сам сустав можно менять несколько раз.

– Каково спасать людей от инвалидности?

– Я не думаю об этом. Моя работа заключается не в таких мыслях, а в том, как правильно поставить протез и как точно сделать свою работу.

– Вы получаете удовольствие от работы?

– Если ко мне приходит больной и начинает говорить о том, что он заплатил деньги, а ему не сделали так, как он хотел, то, конечно, мне это не приятно. Ведь далеко не всегда мы можем все вылечить. Если бы это было так, то люди жили бы вечно. Часто пациенты винят во всех своих бедах врачей: не так вылечил, не смог до конца удлинить ногу и тому подобное. Вот если ему говорят, что после аварии его машина ремонту не подлежит, он это понимает. А если такое говоришь про него самого – нет, «вы обязаны меня вылечить»! Если его тяжелая травма не лечится, то оказывается, виноват врач, но врач же не наливал перед аварией стакан водки и не заставлял превышать скорость…

P.S. Во время интервьюирования Геннадию Куропаткину звонили и стучались в кабинет каждые пять минут. Каждому он успевал ответить и дать консультацию.