Стихи – бомба: Евгений Евтушенко помог самарскому поэту стать признанным

– Сядет на крылечко вечером, посмотрит вокруг, и все! Вижу, глаза уже не те, все в облике меняется. Я его уже не трогаю. Быстренько укладываюсь спать, а он – пишет, – супруга поэта Михаила Анищенко рассказала о годах жизни с гением, и о том, кто открыл миру самарского Есенина.

Татьяна прожила с Михаилом 28 лет

На дворе 70-е годы. На предприятиях Куйбышева трудится молодежь. Завод имени Фрунзе не исключение. Здесь выпускают газету «Моторостроитель». Корреспондентом в издании работает 25-летний Михаил Анищенко.

Однажды редактор обратился к нему с заданием: написать стихи для печати.

Михаил выполнил просьбу, поскольку начал сочинять еще в школьные годы.

На страницах газеты появилось стихотворение «Мама».

Его прочла сотрудница комсомольской ячейки, симпатичная 22-летняя блондинка Таня. Девушка с 16 лет участвовала в художественной самодеятельности, хорошо пела, знала наизусть много стихов и уже умела их ценить.

Поэтические строки так тронули ее душу, что она вырезала стихотворение из газеты и положила его в записную книжку и всегда носила с собой.

Этим молодым людям было суждено вскоре быть вместе и прожить 28 лет непростой и одновременно яркой жизни...

– Миша всегда был душой компании, заводилой. Мы познакомились на планерке комсоргов завода, мне кажется, именно тогда он, что называется, положил на меня глаз.

Вскоре он пригласил нас с подругой в выходные на озера под Сызранью. Выехали туда с палатками, рюкзаками, гитарами.

В один из вечеров он подсел ко мне у костра и предложил прогуляться по лесу. Я к тому моменту уже знала, что он пишет стихи. Потом вдруг меня осенило: «А ты и есть Михаил Анищенко?» Он говорит: я. Прошу его почитать еще. Но слушать стихи мне не довелось, начали целоваться. Так началась наша история, – рассказывает Татьяна Анищенко.

Потом были походы в кино, приятные подарочки, цветы – Миша умел ухаживать и настоять на своем. Делать предложение он явился с букетом и тортом. Правда, родителей Тани в этот момент дома не оказалось, пришлось просить руки любимой в другой день.

Меньше, чем через год после знакомства, 22 февраля 1976 года, молодые люди поженились

– С 16 лет Миша с друзьями посещал литературное объединение для молодых поэтов «Молодая Волга». Здесь они читали друг другу свои произведения, обсуждали, спорили до одурения, в общем, жизнь кипела. Миша твердо для себя решил, что будет поступать в литературный институт имени Горького в Москве. Однако ему не позволяло образование: за плечами было всего восемь классов. Он экстерном закончил 9 и 10 классы, получил аттестат. И поступил в вуз заочно, – говорит Татьяна.

У Тани и Миши родился сын Максим.

Сначала молодые жили у Таниных родителей, в двухкомнатной хрущевке.

В это время Михаил много писал. И всегда – ночью.

– Наступает вечер, он начинает: «Ну когда вы спать все уляжетесь?» Проходит полчаса, опять. Так хотел нас уложить спать, потому что не терпелось ему, скорее хотелось выплеснуть на бумагу то, что надумалось. Днем его все отвлекало. Когда мы жили с его родителями в квартире на улице Красных Коммунаров, он делал так. Набирал полную ванну воды, ставил поперек деревянную доску, размещал на ней тетрадь и писал. Зайду к нему, вода уже остыла, говорю: «Ты воды хотя бы набери теплой». Он мне: «Сейчас, сейчас». А сам пишет, пишет.

Михаил с родителями и сестрой Тамарой

Когда стали жить отдельно от родителей, он писал на кухне. Встану среди ночи – в два или три часа, зайду – дым коромыслом, дышать нечем. Опять ему: «Миша, хватит, завтра же рано вставать на работу». Он: «Сейчас самая работа пошла», – руками помашет, как будто разгоняет дым, и опять за тетрадь, – вспоминает Татьяна.

Увлечение отца литературой передалось сыну Максиму. В школьные и институтские годы он много читал, вместе с отцом интересовался творчеством Николая Рериха.

Но по стопам родителя Максим не пошел. Он получил высшее образование по специальности «Юриспруденция» в Краснодарском крае и остался там жить. Вскоре ему предложили хорошую работу, родилось двое детей.

К слову, именно сын, когда Мише присвоили посмертно звание «Народный поэт», решил премию направить на издание сборника избранных стихов «Сева Пастушок». Татьяне из Москвы прислали экземпляр издания... Она часто его перечитывает...

Настали сложные 90-е годы. Печатали Михаила мало, хотя его стихи ценили все.

Семья решает купить дом с огородом. Выбор пал на село Шелехметь. Здесь Татьяна и Михаил проводили все лето. Сажали, поливали, пололи, урожай возили в город на двухколесной тележке. Обустроили дом на свой вкус. Михаил с головой ушел в садоводство. В городе ему было неуютно, накатывала депрессия.

– Он настолько полюбил эту жизнь, что буквально рвался в деревню. Приедем с ним, зайдем в калитку, он бросает рюкзак, бежит на огород. Слышу, разговаривает с растениями: «Ну как вы тут без меня, я приехал». Кричит мне: «Вот тут у меня зАвязи, а там – еще цветочки».

Сажал элитные сорта.

Вечером сядет на крылечко, посмотрит вокруг, и вижу – все! Глаза уже не те, все в облике меняется. Я его уже не трогаю. Быстренько укладываюсь спать, а он пишет.

В Шелехмети нам с ним очень нравилось: людей немного, тишина, Волга, горы. Миша был страстным рыбаком и нас с сыном увлек. Где мы с ним только не рыбачили: и на Гранном, и на Проране, и на Волге! – рассказывает Татьяна.

А каждую осень обязательно ездили на спартакиаду. Миша хорошо играл в футбол, был вратарем, несмотря на свой небольшой рост, в рамке ворот себя чувствовал уверенно и успевал за мячом.

Михаил во вратарской форме – крайний слева в первом ряду

Сегодня Татьяна говорит о самых лучших моментах их жизни. Но до сих пор болью в сердце отзываются воспоминания о любви поэта к спиртному и о том, как Миша ушел из семьи:

– Мужу уделяла даже больше времени, чем сыну. Боролась за него всеми силами. Я сейчас уже думаю, что это было мое предназначение: донести его на руках до определенного момента жизни. А потом я ему сказала: «Раз ты так решил, иди». И он, оп – и выпрыгнул из семейного гнезда. Но эту дорогу он выбрал сам... Хотя и называл меня своим ангелом-хранителем...

Не смотри, не смотри ты вослед журавлю,
Не грусти у ночного порога...
Все равно я тебя больше жизни люблю,
Больше Родины, неба и бога!

Возле мокрых заборов, соломы и слег
Я люблю тебя тихо и нежно –
Не за то, не за то, что как дождик и снег,
Ты была на земле неизбежна.

Не за то, что сгорала со мною дотла
И не слышно в сторонке дышала,
А за то, что все время со мною была
И как смерть – мне ни в чем не мешала.

(«Не за что...»)

После расставания с Татьяной поэт поселился в Шелехмети с женщиной, которую тоже звали Татьяна, но поэт называл ее Омелией.

Как они жили, Татьяна может только предполагать по обрывочным сведениям и информации, которую соседи по участку иногда сообщали ей.

Первые несколько лет «жизни с чистого листа» – как характеризовал эти годы сам Михаил, он не общался с семьей. Татьяна знает, что у него начались проблемы с деньгами, бывало такое, что в доме не было даже хлеба.

Видимо, необустроенность быта, переживания от разрыва с семьей, много свободного невостребованного времени, материальные трудности привели его в буквальном смысле в остервенение. Все в совокупности и стало толчком к тому, что он вновь сел за тетрадь.

– Это было как взрыв бомбы. Он писал много, и это были гениальные стихи. Мне звонили его друзья по литературному цеху и рассказывали, что ни тетрадь, то шедевр. И удивлялись, откуда такой неисчерпаемый потенциал... Стихи он начал подписывать «Анищенко-Шелехметский». Поскольку денег на то, чтобы печатать свои произведения у него не было, он стал публиковать их в интернете.

Люби меня – в мороз, в жару,
Люби меня – за боль, за серость,
За то, что я в тебе умру
Гораздо раньше, чем хотелось.

Люби, когда не надо тел,
Когда имён и лет не надо,
Люби, пока я не успел
Узнать, что выбрался из ада.

Люби мой гнев, мою вражду,
Мои обугленные святцы…
Ведь только я в твоём аду
Хотел бы вечно оставаться!

-Миша размещал свои произведения на профильных ресурсах. Вскоре у него появилось много поклонников по всей стране. Поэт мог сутками сидеть, общаясь со своими единомышленниками в Сети. И писал-писал.

Однажды он обратился с просьбой опубликовать его стихи к своему знакомому по журналистскому цеху Дмитрию Муратову, который перебрался из Самары в Москву и возглавлял столичную газету. Тот подготовил стихи к печати. И надо же было так сложиться обстоятельствам, что в этот момент их на столе увидел известный литератор. Кто это был, Татьяна точно не знает. Но с помощью этого человека о самарском поэте узнал Евгений Евтушенко.

Бессменный лидер Грушинского фестиваля Борис Кейльман и Евгений Евтушенко

– Миша и Евгений Александрович созвонились, стали переписываться в интернете. Он отправил именитому поэту свои стихи. Чем больше Евтушенко их читал, тем выше было его мнение о таланте Анищенко. И он открыл самарского поэта не только для себя, но и для всей России.

Прощевай, моя опушка,
Прощевай, тропа в бору!
Ухожу… Но, словно Пушкин,
Весь я тоже не умру.

-

Положил себя, как требу,
Я на камушек лесной…
Журавли летят по небу,
Словно ангелы – за мной.

-

В час распада и распыла
Грешный мир нам не указ.
Не страшусь… Всё это было
И со мною много раз.

-

Поклонюсь Борису, Глебу…
И над Родиной святой
Буду гром возить по небуНа
телеге золотой!

(«Прощевай»)

Вот что писал о нем сам Евтушенко: «И вот появился поэт, далеко не 22-летний, но красивый своей мудрой детской исповедальностью, поэт не случайный в компании таких бесстрашно бескожих людей, с ханжеской точки зрения, непутевых, зато умевших быть нежными к родине, женщинам и природе, как Сергей Есенин, Николай Рубцов, да и Веничка Ерофеев. Есть у Михаила Анищенко черты и других сильных поэтов – Юрия Кузнецова и Сергея Клычкова, но всё это не вычитанное, а вчитанное. Когда я прочел три его стихотворения, напечатанные Олегом Хлебниковым, то сразу понял, что наконец-то пришел долгожданный большой русский поэт /../

В 1977 году его приняли в Литинститут. В 1979-м вышла в Самаре первая книга – «Что за горами». ЦК комсомола дал ему премию Николая Островского. Комсомольским боссам требовались поэты, которых можно было бы выставить против шестидесятников. /.../

/.../ Его трижды исключали из института – за что, объяснять не надо, – и он получил диплом лишь в 1988 году.

/.../Во время перестройки стал одним из помощников самарского мэра. Но, увидев, как люди не выдерживают испытания властью и деньгами, проникся идиосинкразией к политике. Уехал в деревню, несколько лет пытался жить одним огородом. Раздражал своей откровенностью и непохожестью тех, кто любит паханствовать. Из зависти и в отместку его начали преследовать, даже избили. Когда я дозвонился до него и спросил, чем он занимается, невесело ответил: «Бомжую…» А потом прислал мне две дискеты со стихами – одно лучше другого /.../.

Такие люди иногда валяются на дорогах.

Но такие поэты на дороге не валяются.

Не прогляди этого поэта, Самара. И ты не прогляди, Россия. Мы же тебя называем Россией-матушкой. Так будь матерью своим поэтам».*

Стихи Михаила Анищенко Евтушенко включил в «Антологию русской поэзии».

– Поэт очень помог Мише в тяжелые времена, когда его никто не печатал. Он стал вхож к чиновникам от культуры, его стали приглашать на литературные вечера, публика его любила за простой и вместе с тем удивительно изящный слог, – с теплотой в голосе вспоминает Татьяна.

Случай, который описывает Евтушенко, произошел в Шелехмети. Местные ребята действительно сильно избили Анищенко.

– Наш общий деревенский друг позвонил мне и рассказал, что избили сильно, Миша весь синий был. Он отлеживался, и в этот момент ему и позвонил Евгений Александрович, спросил: «Что ты, Миша, делаешь?» А он ему и отвечает: «Бомжую», – поясняет Татьяна.

Евтушенко был возмущен: «Таких талантов я лет тридцать не встречал! Он поэт уровня Рубцова и Есенина. Анищенко пятнадцать лет писал книгу, выпустил ее. И ему за нее заплатили шесть тысяч рублей! Как на такие деньги можно жить? Теперь замечательный поэт «ушел на дно», бомжует буквально. Я пока был в Самаре, ругался с местными журналистами, что не берегут потрясающего поэта. А они мне – не знаем, где он сейчас /.../

Больно смотреть, как чиновники либо забывают поэтов, художников. Либо меняют искусство на деньги.**

К слову, тогдашний министр культуры Самарской области Ольга Рыбакова после «разноса» Евтушенко обещала отыскать и помочь Михаилу Анищенко. Но что конкретно было сделано, Татьяна не знает.

Поэты встретились в Москве, по рассказам Михаила, на даче Евтушенко в Переделкино. Это была их первая встреча. Вторая состоялась во время одного из Грушинских фестивалей, на котором выступал Евгений Александрович.

– После они неоднократно звонили друг другу. Евтушенко очень ценил его талант... – вздыхает Татьяна.

Звёздный час пришёл невольно,
Как с ночной галеры раб.
Отчего же сердцу больно:
Цап-царап да цап-царап?

Молоко горчит, а пенка,
Словно сладкое желе.
Зря ты, Женя Евтушенко,
Помогал мне на земле.

Не осталось, Женя, веры,
Всё отбито на испод.
Не хочу бежать с галеры
В мир банановых господ.

Полно стынуть на морозе!
Пусть живут подольше, брат,
И в стихах твоей, и в прозе:
Цап-царап да цап-царап.

Проводи меня, Евгений,
В нищету мою и грусть.
Пусть во мне вздыхает гений,
Я с ним дома разберусь.

(«Цап-царап»)

Редакция благодарит Олега Мельченкова за предоставленные фотографии Евгения Евтушенко.

*Отрывки из статьи «Самарский Венечка Ерофеев» 3 августа 2007 года.

** Отрывок из публикации в фейсбуке директора сети городских порталов Herst Shkulev Media Рината Низамова.