Евгений Гришковец, писатель, драматург, режиссер, актер, музыкант: «Я не лицедействую, я рассказываю истории»

Харизматичный Евгений Гришковец, на чьих произведениях выросло целое новое поколение сегодняшних 30-40-летних интеллектуалов, вновь вернулся к драматургии и в начале мая представил публике свой спектакль «+1». Почти сразу после премьеры он отправился в тур по российским городам со старыми, давно проверенными и любимыми многими спектаклями «Дредноуты» и «По По». Принимали его как всегда тепло. После выступления Евгений Гришковец дал эксклюзивное интервью корреспонденту нашего сайта.

– Вам самому понравился вчерашний спектакль?

– Да. Это определяется тем, что удалось сделать, и что сделать не удалось. Вчера, все, что было задумано, все удалось сказать. И было ясно, что все было услышано. Значит, спектакль можно оценивать, как удачный. И в нем была определенная атмосфера. Ведь каждый раз атмосфера во время спектакля отличается. Вчера была хорошая атмосфера.

– Публика в разных городах сильно разнится?

– Нет. Где-то более взрывная, где-то более сдержанная. На Юге, в Одессе зрители реагируют более эмоционально, а здесь сдержаннее.

– Нравится гастролировать? Ездить по разным городам?

– Ездить не очень люблю. А гастролировать наоборот. Было бы все это не так далеко друг от друга.

– Как отдыхаете? Ведь два часа один на сцене, это достаточно утомительно.

– Дома отдыхаю. Только дома. Потому что встречи с друзьями тоже довольно тяжелое дело. Вчера, например, мы встретились с моими сослуживцами. Один живет в Уфе, другой живет в Набережных Челнах. Один из них строитель, другой бизнесом занимается... Все разные. Так вот, одного из них я видел последний раз 26 апреля 1988 года. И я сразу его узнал. Мужики, моряки... Конечно, отметили. Как? Сели и выпили водки. Допоздна сидели.

– Такие теплые встречи на гастролях часто бывают?

– Нет. Чаще всего я приехал, сыграл спектакль, переночевал в гостинице и уехал. Есть прекрасные, очень теплые встречи с публикой, но друзей нет. Здесь друзья есть, очень приятные и милые люди, с которыми в первый же мой приезд сложились замечательные отношения. А в этот раз еще и с сослуживцами встретился. Сослуживцы есть далеко не в каждом городе (Улыбается.).

– Откуда в вас столько разной информации? Взять хотя бы тот же спектакль «Дредноуты». История Первой мировой войны, Ютландская битва...

– На самом деле там я описываю пять эпизодов этой самой войны. Глубокие знатоки истории обвиняют меня в поверхностном знании. А я ведь не лекцию читаю. Есть огромное количество сайтов, посвященных военным боевым кораблям, там масса информации, там такое можно узнать... Просто почитал и все. В любом книжном магазине такие книги есть. Главное ведь даже не то, что я рассказываю, а то, что я пытаюсь по данному поводу высказать, что пытаюсь объяснить, донести... Что я узнал, для чего и что со мной происходит. Кто-то читает историю, и с ним ничего не происходит. Для кого-то это тягомотина. У кого-то вообще возникает желание забросить эту книгу подальше. А на кого-то это производит впечатление. Факт не имеет значения. Имеют значения только впечатления.

– Вы вызываете людей на эмоции, заставляете погрустить, задуматься...

– Нет. Категорически не согласен. Эмоциями занимаются в цирке. Фокус показал – люди обрадовались, канатоходец идет по канату – становится страшно. Я же рассчитываю на впечатления. Не просто погрустили, не просто радуются, а слушают и сопереживают. Это впечатления. Это нечто художественное. Эмоция – это совсем другое. Я не люблю слово «эмоция».

– Какие инструменты используете для этого, чтобы заставить людей сопереживать?

– Никаких. Я рассказчик историй. Рассказчик должен быть по возможности интересен, увлекателен и точен. Я таким и стараюсь быть. А инструменты... Это все технологии, я не знаю, какими технологиями я пользуюсь. Технология простая – быть, по возможности, понятным.

– Что вам нужно для того, чтобы писать, чтобы творить?

– Время, здоровье... и находиться дома.

– Как вы отнесетесь к тому, что какой-нибудь провинциальный театр поставит ваш моноспектакль «Как я съел собаку», например. Все станут сравнивать это с самим Гришковцом. Боюсь, что оригинал заведомо в более выигрышном положении...

– Этого много делалось. И я спокойно к этому отношусь. Но сам не видел. И поэтому ничего сказать по этому поводу не могу. Кто-то хочет поставить – пожалуйста. Я всем разрешаю.

– У вас есть поступок, о котором вы сожалеете?

– Поступков таких нет. Поступок – это принятое решение. Были ситуации, в которые я попадал, о которых сейчас сожалею.

– Есть люди, которые вас не любят. Что вы можете о них сказать? И что вы можете им сказать?

– Да, они есть, но я их не знаю. Почему-то они меня не полюбили. Почему? Бог знает. Я не очень хотел бы знать о том, что они меня не любят. Вот и все.

– Правда, что Вы не любите журналистов?

– Правда.

– За что?

– Я считаю, что это не очень хорошая профессия. Я учился вместе с ними на филфаке и видел, чем отличаются филологи, которые поступили для того, чтобы заниматься наукой и журналисты, которые все изучали поверхностно. В журналистской профессии есть, в известной степени, обязательно эта поверхностность. Потому что сегодня он пишет об одном, завтра о другом, сегодня встретился с одним человеком, завтра – с другим. Ему нужно легко про это написать. У обычного человека совсем другая жизнь. Он встретился с человеком, поговорил – для него это переживание...

А, допустим, театральный или литературный журналист – он читает три книги в день или смотрит каждый день спектакль. Ведь ему нужно каждый день что-то писать в газету. Обычный человек смотрит спектакль максимум раз в месяц. У него действительно есть какие-то впечатления. У журналиста поверхностный взгляд. Мне не очень нравятся поверхностные люди. Чаще всего журналисты задают мне такие вопросы, ответ на который их самих не интересует. Они просто получили задание со мной встретиться и все. Этого, к сожалению, так много, что я не вижу смысла встречаться с журналистами для интервью. Я веду свой блог в Интернете и там я говорю о том, что хочу, и так, как хочу. Кому нужно, перепечатают из блога в газету. Это сплошь и рядом происходит. Мне уже нет смысла давать интервью. Потому что все, что хочу сказать, я уже сказал.

– Кто Ваш самый большой критик?

– Я сам, разумеется.

– Ваша дочка, ваши друзья часто присутствуют на спектаклях?

– Моя дочка бывает крайне редко на спектаклях, потому что она живет и учится в Калининграде. И мои друзья живут в Калининграде, а я там не играю спектакли. Потому что там нет театра, где я мог бы играть. К счастью, мы дружим не по той причине, что им нравятся или не нравятся мои спектакли. А потому что нам нужно общение.

– Обычно к театру приходят люди, склонные к лицедейству, не похоже, чтобы вы были из их числа. Что вас выгнало на сцену?

– Я же не артист. Артист пришел в театр, и он лицедействует. Я же не лицедействую, я рассказываю истории. Я рассказчик. И люблю это занятие с детства. Допустим, прочитаю книжку и пересказываю ее друзьям. Это не лицедейство, это совсем другое. Актер он же роли учит, то есть слова написанные кем-то. Ему режиссер дает задание что-то исполнить: сегодня быть таким, завтра – другим. Я не лицедей в этом смысле. Я все время рассказываю собственную историю, которую сам сочинил. Я не поступал в театральное училище, никогда не участвовал в постановках по Гоголю или по Чехову, я не знаю что это такое. Я не знаю почему люди приходят в театр. Мне просто хотелось рассказать историю, желательно сразу большому количеству людей. Для этого нужен театр или литература.

– Мне показалось или Вы действительно человек замкнутый? У вас большой круг общения?

– Огромный. Я просто заработал себе право общаться с тем, с кем я хочу. И действительно, я не со всеми общаюсь. Если ко мне подошел человек за автографом или девочка книжку подписать, я, конечно, это сделаю. И все на этом. Мы ведь с вами тоже сейчас не общаемся, мы работаем. В общение я веселый, нормальный человек. Закрытым человеком быть скучно, неинтересно, неправильно. Мы когда въезжали в гостиницу, отсюда отъезжали две машины сопровождения ГАИ. Они, оказывается, Николая Баскова сопровождали. Меня же никто никогда не сопровождает, никакая охрана, никакие секьюрити. Кому я нужен? Что я Майкл Джексон что ли? Я нормальный открытый человек. На то, чтобы быть закрытым, надо тратить слишком много времени. На то, чтобы закрываться от людей. Я не хочу на это тратить время. Я люблю общаться. Я люблю людей.

– Какие человеческие качества вам неприятны?

– Жадность, трусость и лживость. Они всегда рядом. Жадный человек часто бывает лжив и еще чаще труслив. Трусливый жаден. И так далее...

– Как относитесь к современному искусству?

– Я сам часть современного искусства. И отношусь к нему, скорее, с любопытством. Но я не люблю то искусство, которое определяет себя «современным». Искусство вне всяких определения. Либо это искусство, либо не искусство.

– Вы крайне негативно высказались о раскрашивании фильма «17 мгновений весны». Вы считаете, что классику не следовало трогать?

– Ну, раскрасили его или не раскрасили, хорошо раскрасили или плохо – какая разница. Вопрос в другом: зачем? Чтобы привлечь молодежь? Это говорит только о том, что люди, которые это делали, не знают молодежь и ей не доверяют. На мой взгляд, это абсолютно бессмысленно. У меня есть выбор смотреть раскрашенный вариант или нет. Я не буду этого делать, мне не нравится. Какие бы объяснения они не давали, они меня не устроят. Когда очевидно, что это делается только из-за денег, чтобы освоить бюджет. Это делали равнодушные и не очень талантливые люди.

И очень много сегодня у меня вызывает именно такой вопрос: зачем? Для чего? Почему человек это сделал? Это, то самое сотрясание воздуха. Я очень не люблю людей, которые занимаются продажей воздуха или занимается чем-то не созидательным. Если человек продает Герболайф, то я не уважаю этого человека. Он обманывает людей и продает им фальшивку. Кто-то скажет: «Каждый зарабатывает, как может». Но он не зарабатывает – он обманывает людей. Кто-то производит слабоалкогольные коктейли. Он же прекрасно знает, что основные потребители этой продукции 13-14-летние подростки. Он же знает, что травит молодых людей и за счет этого живет, и неплохо, я замечу, живет. При этом сам свою продукцию он не пьет. Директор какого-нибудь телевизионного канала, выпуская в эфир «Новых русских бабок» сам это не смотрит, а предпочитает насладиться хорошим кино у себя дома. Кто-то организует беспроигрышные лотереи. Как их назвать? Жулики. Собственно, все кого я перечислил – жулики. Они продавцы воздуха. И продают они не просто воздух, а отравленный воздух. Я уж не говорю про прямых преступников, которые продают наркотики. Им место в тюрьме.

Я люблю людей, которые занимаются созидательной работой – строителей, энергетиков, рыбаков, стоматологов. Людей, которые делают что-то понятное и хорошее.

– Многие, побывав на спектакле, прочитав книгу, полагают, что знают Евгения Гришковца. И все-таки... Ху из мистер Гришковец?

– Мой новый спектакль «+1», премьера которого состоялась 3 мая, начинается фразой: «Меня никто не знает». Дальше я говорю, что многие полагают, что знают, кто я такой. Но никто не знает меня таким, каким я хотел бы, чтобы меня знали. Потому что у меня нет возможности это объяснить. Я все время нахожусь в поиске точных слов. Каждый спектакль – это попытка разобраться, сказать кто я такой. Я состою из переживаний. Я состою из своих друзей, детей, семьи, родителей. Я состою из широкого круга людей, которые создают мою жизнь и моих собственных переживаний. С этими переживаниями разобраться очень сложно, и с людьми разобраться сложно. Но я все время пытаюсь это сделать. Пытаюсь разобраться кто я. По факту я просто гражданин России, в возрасте 42 лет, с высшим образованием. Женат, имею двух детей. Вот информация к размышлению. Либо так коротко, либо слишком долго и сложно.