Не дети они, а «продукты зачатия»

Для тех, кто не в курсе — статья 49 нового законопроекта определяет: «Моментом рождения ребенка является момент отделения продукта зачатия от организма матери посредством родов». Иначе говоря, наших долгожданных, еще пока нерожденных детей, теперь будут пренебрежительно величать не иначе как «продукты зачатия». Среди других «новшеств» — мамы и папы, малыш которых уже достиг трехлетнего возраста, больше не смогут (за исключением действительно тяжелых случаев) находиться в больнице рядом со своим заболевшим ребенком, контролируя процесс лечения или просто поддерживая кроху.

Дитя человеческое

«Я думаю, что у любой нормальной женщины подобные формулировки способны вызвать бурю негативных эмоций, — ужасается врач акушер-гинеколог Лиза Матвеева, — это же надо такое придумать! Внутри матери — живой человек, который двигается, вслушивается в материнский голос, умеет улыбаться (раньше считалось, что эта способность появляется лишь после рождения). Умеет спать и потягиваться. Зевать! К шести месяцам его поведение уже мало отличается от новорожденного — ребенок может совершать сложные движения, глотать и даже улыбаться, когда ему тепло и удобно. И наоборот, если кроху чуть-чуть подтолкнуть, на его крохотном личике появляется отчетливое выражение недовольства, он уже может испытывать различные эмоциональные состояния. Он живой. А не «продукт зачатия»».

Кстати, солидарны с подобной точкой зрения и перинатальные психологи, утверждающие, что ребенок внутри — вполне себе человек, способный слушать музыку, более того, даже иметь собственные предпочтения в этой области.

«Если вы скажете, что эмбрион обладает человеческой тканью или ДНК, то признаете эмбриона человеком, что в корне неверно, и это — не обсуждается, — спорит сотрудник репродуктивной клиники Елена Крюкова. — Частица перхоти с моей головы является человеческой, но она не является человеком, и в этом смысле человеком не является и зигота. Оплодотворенная яйцеклетка — это не перхоть, скажете вы, потому что обладает уникальным набором хромосом, который составляет нового человека. Однако с помощью клонирования одной живой клетки из моей перхоти будет достаточно, чтобы создать нового человека. Также и оплодотворенная яйцеклетка, и клонированная клетка представляют собой потенциального, а не настоящего человека. Это избитое клише, но его стоит повторить — желудь не является дубом, а яйцо, которое вы съели на завтрак, не было цыпленком.

Эмбрионы принципиально отличаются от рожденных человеческих существ по множеству признаков, которые заставляют усомниться в том, что их можно классифицировать как людей. Самое фундаментальное отличие состоит в том, что выживание эмбриона полностью зависит от тела женщины. Рожденные люди тоже могут полностью зависеть от других людей, но ключевая разница в том, что они не зависят от одного конкретного человека, исключая всех остальных людей. Любой человек может позаботиться о новорожденном ребенке (или человеке с инвалидностью), но только беременная женщина может выносить плод. Она не может нанять кого-нибудь, чтобы тот сделал это за нее. Другое, на мой взгляд, ключевое отличие состоит в том, что выживание эмбриона зависит не просто от тела женщины, но от фактического нахождения внутри ее тела. Люди по определению должны быть отдельными друг от друга индивидами. Они не получают статуса человека, потому что живут в теле другого человеческого существа — сама подобная мысль является нелепой и оскорбительной. Поэтому, считаю, споры бессмысленны и «продукт зачатия» наиболее верное определение для того, кто внутри, чем «человек»».

Тем не менее, если отодвинуть в сторону эмоциональную составляющую, новая формулировка объясняется довольно просто: этим термином обозначены совокупно все стадии развития плода — от зиготы до момента рождения.

«Что и говорить, термин более чем неудачен, — восклицает мама маленького Федора Татьяна Ярушина, — хотя и сделали так якобы для удобства: перечисление всех обозначений для всех стадий (зигота–морула–бластула–эмбрион–плод) было бы еще неудобнее, но с другой стороны, где вы слышали, чтобы ребенка назвали зиготой или чем-то еще? Это всегда был просто ребенок. А теперь что — «продукт зачатия»?! И потом вот еще что задевает: лишь с момента родов ПЗ становится человеком, а что в нем, собственно, меняется за эти несколько часов?!»

После трех — уже взрослый

Второй, не менее странный подпункт нового проекта — статья 47, в которой говорится о том, что с ребенком старше трех лет родители имеют право находиться в больнице исключительно «по медицинским показаниям» и «особым случаям». Как ни крути, «особые случаи» здесь ни при чем и для нахождения родителей вместе с детьми в больнице всегда есть показания — юридические и социальные. Все-таки взрослые в соответствии с тем же законом обязаны защищать интересы детей, в частности давать информированное добровольное согласие на медицинское вмешательство. А какое может быть информированное согласие, когда ребенка забрали в больницу без родителей? Или без родителей что-то с ним делают? Противоречие налицо. Отказ в совместном пребывании фактически лишает родителей возможности защищать интересы ребенка. Что об этом думают сами врачи?

«Мама больного ребенка должна быть помощницей докторов и единомышленником в деле лечения ребенка, — комментирует ситуацию врач-педиатр Вера Арентьева. — И некоторые родительницы действительно прилагают максимум усилий для того, чтобы быстро поставить ребенка на ноги. Но иногда, простите, от некоторых мам только вред! Вместо того чтобы облегчить своему отпрыску пребывание в стационаре, ухаживать за ним, горе-мамаши умудряются «кучковаться» и обсуждать действия врача. Не понятно что-то, сомневаешься — так спроси, обратись за консультацией к заведующему отделением, так нет же! Честное слово, противно, когда мне звонят как заведующей департамента здравоохранения и говорят, что «муж или — что еще хуже — родственник такой-то (которая как раз и лежит с ребенком) со слов мамы жалуется». Совать нос в чужие дела тоже надо уметь корректно, осознавая, что твои права простираются до определенных границ. Вот таких и не любят.

Я сама была в положении мамы тяжело болеющего ребенка, поэтому знаю все изъяны наших стационаров, знаю их и как врач, долго проработавший там. Закон этот скорее от нищеты нашей медицины — мамам ведь надо предоставить достойные условия пребывания в отделении, а это не всегда возможно, — а не от желания скрыть от родителей что-то. Мое мнение — наши детские стационары нуждаются в большем количестве обслуживающего персонала, чтобы каждому ребенку был обеспечен должный уход. И еще раз для всех напоминаю: решение о нахождении матери с ребенком — административное, оно не имеет никакого отношения к функциональным обязанностям врача!»

«Доктора и так не в восторге от нахождения мамочек в больнице: вроде и право не допускать их присутствия есть, но воспользоваться им трудно, — отстаивает свою точку зрения педиатр Анна Жаринова. — Так что, если законопроект вступит в силу, для многих специалистов это будет облегчением — не будет паникующих мамаш, вечно сующих нос куда не надо».

«Любая адекватная мама будет рядом с ребенком, когда ему плохо! — переживает мать трехлетнего Николая Лариса Хафизова. — А право знать, чем и как лечат его ребёнка, есть у каждого родителя! Не повлечет ли эта мера за собой то, что родители просто начнут отказываться от медвмешательства, так как будут лишены возможности быть с больным ребенком? Это бред, а не закон».

«Мамы обязательно должны быть с детьми. Даже с подростками, если после операции, — настаивает Алина Саландаева. — В этом году столкнулась с проблемой: попить бы сыну наверняка без меня дали после операции, но малыши вокруг все время пытались дергать его, прыгать на его постели. За этим сразу во всех палатах никто не уследит. Когда сама в детстве лежала, помню, мы летом сидели на подоконнике, свесив ноги на улицу — на третьем этаже! Никто нас не гонял — весь персонал был элементарно занят. Это очень серьезная проблема. Без должного ухода, как известно, лечение помогает мало. И нищета больниц — объяснение натянутое. Не видела ни одной мамы, которая бы требовала кормить себя и предоставлять отдельную кровать. Такие лечатся в других местах».

Вопрос, как может о себе самостоятельно позаботиться трех- и даже пятилетний малыш, — одна сторона медали. Еще один серьезный момент — психологическая опасность, которую таит в себе подобная ситуация.

«Для маленького ребёнка внезапное исчезновение близких, особенно матери, или их долгое отсутствие является стрессовым фактором само по себе, а в случае травмы или болезни — стрессом вдвойне, — разъясняет психолог Марина Звягинцева. — Как правило, реакция детей на стресс проявляется в изменениях характера, активности, аппетита и сна. В психологии даже есть такое понятие, как госпитализм — синдром психической и физической отсталости из-за дефицита общения с близкими взрослыми. Научное описание явления, как и сам термин, впервые были даны в 40-х годах психоаналитиком Р. Спицем, изучавшим состояние и развитие малолетних пациентов больниц. Спиц установил, что даже при наличии хороших санитарно-гигиенических условий, удовлетворительного питания и ухода у детей, лишенных общения с родителями, оскудевает эмоциональная сфера, замедляется развитие мышления и речи. Психиатр склонен был рассматривать это явление как результат разлучения ребенка с матерью. Он также полагал, что последствия Г необратимы и накладывают негативный отпечаток на все развитие ребенка. Я солидарна: разлука с самым близким человеком, пусть даже кратковременная, никому не может принести пользы. А мать для ребенка — основа стабильности, если хотите — залог прочности мира, всего вокруг».

«В этом вопросе главное не впадать в крайности, — призывает педиатр Вера Арентьева. — Никто не против мам, и я понимаю всю боль и тревогу за больного малыша, оставленного одного в незнакомой обстановке в первый раз. Вы думаете, что мы, врачи, этакие бесчувственные чурбаны и нам не свойственны человеческие эмоции?! Получать информацию о лечении, обследовании, диагнозе — это ваше право! Но превратить детское стационарное отделение в роддомовское «мать и дитя» просто невозможно, нам ведь нужно думать не только о психологическом комфорте мам и детей, но и о соблюдении санитарных норм, об эпидемиологической безопасности отделения и о многих других вещах. Будьте благоразумны».

«Уверена, даже если случится чудо и в наших больницах вдруг появится много-много сестер и нянечек, проблемы все равно решены не будут, — сожалеет мама двоих детей Светлана Киршина. — В каждую палату не посадишь по нянечке круглосуточно. И при приеме на работу каждому не просветишь мозги на предмет добросовестности и благожелательного отношения к детям. Менталитет у нас в стране замечательный. Одно маленькое но: я не хочу играть в лотерею судьбами, здоровьем и психикой собственных детей. Это не врач, и не медсестра, и не санитарка, это я отвечаю за их жизнь и здоровье. И я имею право находиться рядом с ними».