«Я благодарен маме: она не сделала аборт и не оставила меня на улице»: честный рассказ самарца о 18 годах в детском доме — видео

Александр Емелин родился в Самаре в 1988 году. Когда мальчику была неделя, мать от него отказалась. Так Александр оказался в детском доме, где прожил вплоть до своего 18-летия. В интервью 63.RU он рассказал о своем детстве, о том, что творилось в стенах детдомов, о поисках родных и о том, как сложилась его жизнь после выпуска.

Есть дети, которые попали в детский дом в осознанном возрасте и поэтому помнят своих родителей. История Александра совершенно иная — с самого рождения он был одинок.

— Мама меня родила, прошла неделя — и она от меня отказалась. Написала заявление: «Отказываюсь от своего сына в пользу государства». Всё. И так я попал в детский дом, — рассказывает он.

Осознание того, где он находится, пришло к Саше примерно после 4 лет. Он смотрел, что происходит за окнами интерната, и видел, как дети гуляют с родителями, бабушками, дедушками, а не группами, как он привык.

— Вижу, идут парами: родитель и ребенок. А мы ходили группами по 5-15 человек с одним воспитателем, который за всеми следит. Тогда я понял, что нахожусь в детском доме, а не в обычном. Хотелось домой, хотелось семью, если честно. Но только тогда, когда я был маленьким. Я ждал и думал: «Вот сейчас, наверное, мама меня заберет». Да даже не то чтобы заберет, а хотя бы придет. Но с момента рождения я ее так и не видел ни разу, — вспоминает Александр свои детские мысли.

До совершеннолетия Саша сменил четыре государственных учреждения. С до 4 лет он находился в доме малютки, с 4 до 8 лет — в дошкольном детском доме № 2, с 8 до 15 лет — в школе-интернате № 158, а остальные годы — в самарском детском доме № 1, во дворе которого мы и встретились с Александром.

— Я просыпался в 7:00, в 8:00 был завтрак. Потом — школа, обед. После обеда — тихий час, но я его не любил, просыпался с мутной головой. Я делал уроки, а потом у меня было свободное время. Можно было пройтись по улице, что-то купить в киоске, — так о своей жизни в стенах детского дома № 1 рассказывает Александр Емелин.

По его словам, с 2007 года здание детдома никак не изменилось. С улыбкой отмечает, что вывеска «Мир нашему дому!» осталась такой же, какой он её запомнил в детстве. В 15 лет вместе с оравой детей из интерната № 158, он стоял возле забора своего нового дома, тогда еще не зная, что проведет в этих стенах следующие 4 года.

— Интернат № 158 был для детей с задержкой психического развития. Нужно было сдать тест «на норму», и те дети, кто сдал тест, не могли оставаться в интернате — их переводили в другое заведение. И нас, сдавших на норму, привезли в 1-й детский дом, — вспоминает молодой человек.

Учился Емелин в школе № 171. Для детей из детского дома к школе пристроили проход. Развлечений было немного, на тот момент, по рассказам Александра, в распоряжении детского дома было только три телевизора — по одному в каждой игровой комнате. Вещи детям выдавали раз в месяц: летом — кроссовки и разные футболки, зимой — ботинки и куртку. Пару носков давали раз в неделю. Одеждой дети обменивались между собой.

На еду Александр никогда не жаловался. Сравнивая детский дом № 1 с интернатом, в котором он находился до этого, говорит, что кормили намного лучше и разнообразнее, а в интернете «добавки не спросишь». Также в детском доме № 1 каждому ребенку давали по 150 рублей в день.

— Не забывайте, это двухтысячные, тогда 150 рублей были большие деньги. Пачка сигарет стоила 20 рублей, а на месяц можно было купить столько пачек сигарет! Ну и, конечно, на эти деньги можно было купить печенье и вообще всё, что захочется, — отметил Александр.

Саша рассказывает, что в детском доме чувствовал себя в безопасности, обстановка была комфортной — еда, одежда, игрушки — всего хватало. Однако и конфликты не были редкостью. Имела место дедовщина, когда старшие отбирали у младших вещи и еду на обедах. Если кто-то не так посмотрел — получал в глаз. Александр рассказывает, что старался не конфликтовать, в драку не лез, но в безвыходной ситуации стоял за себя. Говорит, что старших очень боялись.

— Бывали случаи, когда дело доходило до полиции. Детей было больше, чем воспитателей, и они могли устроить бунт в те годы. Старшие могли напиться и разбить окна. Но на 3-4 таких хулиганов находилась управа. Нас было 150 человек, и среди старших были те, кто следил за порядком. Но попытки усмирить буйных часто оборачивались драками — все выплескивали энергию и на этом всё заканчивалось. Старшие не трогали учеников 1-3 классов, с них нечего было взять, они даже не вякнут. В основном все скандалы проходили с 7 и 10-11 классами, — рассказывает о разборках Александр.

По словам Емелина, в интернате, где он жил до детдома, всё было гораздо жестче и страшнее.

— Я был там младше. Там было много гаражей, мимо которых страшно было ходить. Как правило, воспитанники конфликтовали с дворовыми ребятами. Драки завязывались на футбольном поле, сбегались все воспитанники. Сейчас детей стало меньше в окрестных домах, так что стало спокойнее, — рассуждает Саша.

Александр обращает внимание на забор, которым сейчас огражден детдом, и говорит, что раньше его не было и дети сбегали на улицу — баловались, бегали по гаражам, вскрывали постройки, курили.

— Бывает, [воспитатели] найдут ребенка — он лежит, а рядом недопитое пиво. Полбутылки — и ребенок уже поддатый. Развлекались, так сказать. Не сиделось в детском доме, — рассказывает бывший воспитанник.

Таких «бегунов» искали с ориентировками по всей округе. Потом привозили обратно в детский дом, там ребенок согревался и снова убегал. Александр вспоминает, что чаще всего дети убегали в те дома, где жили их родители или ближайшие родственники. Те дети, которые попали в детский дом уже в осознанном возрасте, как правило, всегда вернутся домой, несмотря на обстановку там.

— Большинство убегали не для того, чтобы где-то побираться. Да, поначалу нужно было как-то доехать до дома. Остановку-две проедет — его кондуктор выкинет, типа: «Ребенок, что ты тут едешь?», но в итоге ребенок всё же доезжал до своего дома и жил там до тех пор, пока не приезжала полиция с органами опеки и не увозила его обратно, — вспоминает Емелин.

Александру не хотелось сбегать из детского дома — ему просто некуда было бежать, он даже не знал, кто его родители. К 14 годам Саша получил в руки свои документы, когда всех мальчиков из детского дома отправили на обследование в военкомат. Так он выяснил подробности о своей семье.

— Мы сидели в очереди на обследование, долго ждали. У меня в руках была кипа документов, из которых я узнал, что у меня есть брат и что мою мать зовут Анна. До того дня я не знал её имени. И с того момента у меня началась сильнейшая тяга найти маму, — рассказывает он.

Александр предпринял первую попытку отыскать мать, когда учился в 9 классе. У него появилась возможность под присмотром сотрудников детского дома поехать по адресу, указанному в документах. Приехав, они выяснили, что Анна сменила адрес — уехала из Самары в область, куда он уже не мог добраться даже под присмотром.

Впоследствии Александр выяснил, что Анна родила его вне брака — от мужчины, которого сам Саша называет «неблагополучным». Отказавшись от ребенка, она позже встретила другого мужчину и вышла за него замуж — так родился брат Александра, которого назвали тоже Сашей. Он всю жизнь был вместе с матерью.

— Мать начала новую жизнь, а про меня не вспоминала. Но был один случай, когда мне было уже 8 лет. Она уже жила хорошей жизнью и хотела меня забрать, договорившись с опекой и детским домом. Но ко мне её не подпускали, я не видел её. Был суд, на котором её лишили родительских прав. После этого она больше не пыталась меня вернуть. Вообще, я считаю, что, написав отказную, она сама отказалась от своих родительских прав. Думаю, ей отказали, потому что не было условий для проживания и второго ребёнка она уже не смогла бы содержать. Меня ей не отдали, и, наверное, тем самым её проучили, — рассуждает Александр.

Но, тем не менее, Александр благодарен матери. За две вещи. Во-первых, за то, что она не сделала аборт и всё же родила его. Во-вторых — за то, что, родив, не оставила его возле чужой двери или на улице.

— Ну не сложилась у нее семейная жизнь. Она не смогла меня потянуть, потому что мой отец не поддержал. Даже сейчас представить трудно, как быть одной женщине с ребенком. При том, что ее родители тоже были небогаты. Моя бабушка жила в области. А мама, когда родила меня, проживала в общежитии, ей было 18, и она лишь начала обучаться профессии вязальщицы. Еще не получила образования и нигде не работала. Я могу понять, почему она от меня отказалась. Обиды нет, есть понимание. Но, конечно, мне хотелось быть в семье, как и другим детям. Этого хочет любой ребенок, — говорит выпускник детдома.

Мы спросили Александра, заменили ли ему воспитатели детского дома родителей? Он назвал их близкими людьми. По его словам, что после 9 класса кто-то из детдомовцев начинает строить свою жизнь, а кто-то привязывается к воспитателю и приходит в детский дом в гости. Некоторых тянет обратно.

— Я пробыл в этом детском доме 4 года, моя воспитательница сейчас уже директор. Я к ней прихожу. Есть хоть с кем увидеться. Галина Владимировна — близкий мне человек, как мать. Также помню свою школьную учительницу по математике. Нина Михайловна была нашим классным руководителем. Я к ней тоже ходил после выпуска. Она для меня стала как родная бабушка. Конечно, у них есть свои дети, но мы для них как бастарды — вроде бы не кровь к крови, но душа к душе. Для кого-то кухарка, для кого-то библиотекарь, швея или другие сотрудники становятся родными, — поделился Емелин.

Детей, которых не успели крестить в православной церкви до попадания в детский дом, крестят в специальной православной комнате. У ребенка появляется крестный, который оберегает и помогает ему. У «семейных» детей это обычно ближайшие родственники или родители. А у Саши крестным стал прихожанин церкви Дмитрий. Крестили Александра уже в осознанном возрасте, и человек, который не был для него родственником, стал крестным и духовным наставником.

Почему же за все годы Александра так и не забрали в приемную семью? Он вспоминает, что если ребенка и забирали из детского дома, то, как правило, обратно к родным. Александр вспоминает, что за 7 лет его жизни в школьном интернате из 15 детей его группы ушли только двое: одного мальчика забрали в приемную семью и одну девочку взяли родственники. У Александра, по его словам, не было даже шанса.

— Когда ребенок уже попал в детский дом, сложно его забрать. Опекуном [достаточно просто] может стать воспитатель или священник, который преподает в церковной комнате — в общем, человек, который уже виделся с ребенком на различных мероприятиях. Нужно сначала наладить коммуникацию. Я не психолог, но считаю, что для активизации программы опекунства необходимо устанавливать контакт между опекунами и детьми. Должна пройти не одна встреча, — рассуждает молодой человек.

По его словам, для ребенка новость о опекунстве может стать источником страха. Ребенок волнуется, что это незнакомые для него люди и они могут ему не понравиться. Поэтому сначала нужно познакомиться в неформальной обстановке.

С годами надежда ребенка на то, что его заберут, угасает. Как говорит Саша, примерно с 5 класса дети уже не мечтают о семье.

— Я не слишком впечатлительный и эмоциональный. Чувство ожидания проходит. И всё, вот уже 9 класс, куда уж там? Думаешь уже о том, куда пойти учиться, кем будешь работать, какие у тебя есть таланты. Родителей уже не ждёшь. С каждым годом порыв попасть в семью ослабевает. Я сужу по себе: я никого не ждал, надо смотреть на реальность. Я понимал, что меня не заберут, — рассказал Александр.

Саша признается, что после 8 лет уже не хотел, чтобы его забирали в семью — хотел остаться в детском доме. Говорит, что страх оказаться не в тех руках был сильнее. В детском доме Александр ощущал себя в безопасности: там его кормили и одевали.

Но надежда отыскать родственников и наладить контакт с ними не угасала в сердце Александра вплоть до последнего года жизни в детдоме. Саша вспоминает, как после неудавшихся поисков мамы он написал ей письмо на тот адрес в области, до которого, будучи ребенком, не мог доехать. Он думал, что после 11 класса найдет маму самостоятельно, надеялся, что жизнь пойдет по-новому.

Но в начале 11 класса, когда Саше уже исполнилось 18 лет, ему сообщили печальную новость: мамы больше нет. Ему сказали, что Анна выпивала и от этого скончалась.

И все-таки он приехал в деревню, где жила его мама. Там он познакомился со своими родственниками — дядей, тетей и другими, кто носил фамилию Емелин. Они говорили ему, что Анна умерла от болезни, но от какой — неизвестно.

Имя и фамилию отца Александр не знает до сих пор. После выпуска из детского дома он поехал в ЗАГС, чтобы поднять архивы и отыскать отца. Но там ему сообщили, что сделать это невозможно.

Александр рассказывает, как сложилась судьба его друзей из детского дома: кто-то стал военным, кто-то работает в цирке, кого-то уже нет в живых, а кто-то «потерял крышу» и начал скитаться по улицам.

Сам же Александр закончил Самарский политехнический университет, что редкость для выпускников детдома. Чаще всего ребята из детского дома уходят после 9 класса в колледж или вовсе не проявляют интереса к образованию. А Саша решил доучиться до 11 класса, а затем пойти в вуз. Теперь он работает в сфере теплоснабжения.

В 18 лет он встал в очередь на квартиру, которая по закону положена всем выпускникам детских домов. Но сперва пять лет жил в общежитии.

До 2009 года очередь на получение квартир в Самаре двигалась медленно: выдавали по 10-20 квартир, когда в очереди было не менее 300 человек. Потом запустили программу: давали не ключи, а сертификаты на покупку жилья. Бывший детдомовец сам искал жильё, приносил документы, по сертификату продавец жилья получал деньги. Емелину дали выбор — сертификат или ожидание новостройки. Он выбрал сертификат и смог купить квартиру сразу после окончания университета. Вспоминает, что был очень счастлив, когда впервые в своей жизни обрел собственный дом.

— Я честно скажу: работая сейчас на своей работе и пожив в общежитии, я понимаю, что детский дом дал мне поддержку, опору и многому научил. Но если бы были родители… Мать дает ласку и заботу. Отец дает дисциплину. Если бы у меня это было, меня это больше сподвигло бы к решительным действиям в жизни. Возможно, я был бы другим, успешнее, если бы мои родители воспитывали меня с любовью от души и от сердца. Родителей сложно заменить. Отнять у ребенка в любом возрасте родителей — это трагедия и отпечаток на ребенке. Мне было проще — меня через неделю отдали государству. Нужно выйти из детдома хотя бы… человеком, — размышляет бывший детдомовец над вопросом, счастлив ли он.

Сейчас Александру 37 лет. Есть образование, работа и дом. Но семьи у него все еще нет. Не получив семейного тепла в детстве, сможет ли он дать такое тепло сам?

— Честно сказать, я думаю над этим. У меня пока не образовалась семья, хотя хочется. Но хочется по любви, а не по каким-то расчетам. Я готов, но мне нужно еще немного приложить усилий, чтобы встретить ту самую женщину, с которой у меня будут семья и дети.