Один человек за 11 лет. Как в России работает институт помилования и что с ним не так

Осужденный житель Ростовской области впервые за 11 лет получил президентское помилование. Его не выпустили из колонии — он давно на свободе. Просто сняли судимость. Корреспондент 161.RU Анастасия Миронова рассказывает, как работает и зачем вообще в России нужен институт помилования, если из тысяч прошений лишь единицы получают одобрение.

Рекордными были только 2020–2021 годы, когда в стране было помиловано 513 осужденных. В 2020-м помиловали 268 человек, а в 2021-м — 245. Всё равно это ничтожно мало.

Добившийся помилования дончанин — многодетный отец. В 2017 году он поучаствовал в краже, ущерб от которой оценили в полмиллиона рублей. Мужчина отбыл наказание, возместил потери потерпевшему, а в 2020 году подал ходатайство о помиловании — чтобы досрочно погасить судимость. С 2011 года он стал единственным человеком, чье прошение удовлетворили. Единственным из 1364 просивших о помиловании за эти годы.

Региональная комиссия по вопросам помилования работает с 2002 года, и за всё время передала президенту менее 3,5% ходатайств, полученных от осужденных. Помилованный в этом году дончанин — лишь 14-й за всё время.

В среднем в последние годы в исправительных учреждениях Ростовской области одновременно содержатся около 14 тысяч заключенных. По итогам года количество меняется лишь на несколько сотен в плюс или в минус. В стране отбывают наказание 464 183 человек.

Как работает институт помилования?

Андрей Мнацаганов — священнослужитель и член комиссии по вопросам помилования. Иерей отмечает, что акт милосердия — президентское помилование — возможен после вступления приговора в законную силу и всего один раз в жизни.

Осужденный пишет прошение на имя президента, оно подается в воспитательный отдел исправительного учреждения, где получает подпись начальника с характеристикой поведения и рекомендацией к помилованию.

Документы передаются в комиссию при губернаторе. Там решают, рекомендовать ли осужденного к помилованию или нет. Вне зависимости от решения комиссии, все ходатайства попадают к президенту, который и выносит окончательное решение. Помилованием президент может освободить человека от наказания или сократить срок, смягчить наказание или снять судимость с того, кто отбыл свой срок.

— В прошении человек описывает своими словами ситуацию, в которой он оказался, выражает раскаяние в содеянном. Немаловажно, что те люди, которые не согласились с решением суда, по сути, не могут писать это прошение, потому что он не раскаивается, — уточняет иерей Мнацаганов.

В отделе по вопросам помилования перепроверяют данные о человеке: узнают о жизни до заключения и после, подготавливают документы и передают членам комиссии. В ней — минимум 11 человек, имеющих высшее образование и пользующихся уважением общества. Комиссия собирается ежемесячно.

— Иногда для рассмотрения одного ходатайства мы готовим материалы несколько месяцев, так как нужно разослать запросы, убедиться в правдивости слов, — говорит священнослужитель.

Мнацаганов подчеркивает: осужденные по «наркотическим» статьям, насильники и убийцы могут даже не надеяться на положительное решение комиссии.

При обсуждении кандидата комиссия опирается на такие критерии, как характер и степень общественной опасности преступления, возмещение ущерба и так далее. Чаще милуют тех, кто отсидел и просит о снятии судимости. По словам иерея, в таких случаях внимание обращают на поведение после освобождения.

— К сожалению, часто люди просто хотят снять с себя ответственность, подписать бумажку и забыть, — негодует священнослужитель. — Вообще, много ходатайств поступает от тех, кто не раскаивается и не заслуживает помилования.

Также, по словам Мнацаганова, для комиссии очень важно поведение в месте лишения свободы и семейные обстоятельства: наличие детей, больных или пожилых родственников, за которыми нужно ухаживать. Важны и обстоятельства преступления: например, комиссия рекомендовала к помилованию женщину, убившую мужа-тирана.

— Определить, искренен ли человек, очень всё просто, поверьте мне. Обмануть ты можешь один орган, суд например, а когда нас много и все этапы проверок идут и по твоей прошлой жизни, и работал или нет. Это всё просто определить.

Что не так в работе института помилования?

— Это мое личное мнение, но, к сожалению, работа в местах лишения свободы недостаточна, — продолжает Мнацаганов. — Подают прошения не совсем адекватные люди, а в трудовых колониях или поселках (исправительные центры и колонии-поселения. — Прим. ред.) не подают, потому что считают, что сидеть немного.

К тому же священнослужитель Мнацаганов уверен, что верующие не подают прошения на помилование, потому что осознают вину и считают, что недостойны.

— Я считаю, что у нас хорошо работает комиссия. В большинстве своем люди у нас ответственные, делают это во славу Божию, деньги же нам не платят.

С ним не совсем согласен Юрий Блохин — кандидат юридических наук и доцент ЮРИУ РАНХиГС. Блохин работал в двух составах Общественной наблюдательной комиссии Ростовской области и в общественном совете при ГУФСИН.

По его словам, нет критериев, по которым можно однозначно оценить работу института помилования.

— В фильме о работе ростовской региональной комиссии один из членов, объясняя отказ в рекомендации к помилованию, говорит, что у осужденного нет ни одного поощрения и куча взысканий. При всем уважении, не могу согласиться с тем, что множество взысканий свидетельствует только о негативных качествах осужденного, — говорит Блохин. — Безусловно, человек с большим количеством взысканий может оказаться негодяем, но бывает так, что это люди, которые просто отстаивали свое достоинство.

В пример Блохин приводит скандал с осужденным Евгением Макаровым: в СМИ попало видео, как сотрудники колонии держали его и 10 минут били по пяткам дубинками. ФСИН тогда ответила, что «вообще-то у него 101 взыскание». Блохин пообщался с адвокатом Ириной Бирюковой и узнал, что Макаров просто защищал свое достоинство: однажды у него отобрали книгу, подаренную матерью. Возмущения Макарова, что книга была разрешена правилами внутреннего распорядка, приняли за сопротивление и выписали очередное взыскание.

— Я вообще считаю, что практика лишения свободы такова, что оно направлено на подавление личности. Каждый, кто скажет «не смейте так со мной обращаться», будет считаться нарушителем. А если будешь биомассой, то не будет взысканий

Юрист полагает, что при оценке качества работы комиссий нельзя опираться на количество рекомендаций к помилованию. Действительно может случиться так, что в году не было достойных кандидатов. Но можно оценить состав комиссий, ведь он может влиять на число помилованных.

— Давайте представим. У нас есть выстроенная вертикаль власти: президент в конце решает, кто будет помилован, он же назначает губернаторов, а комиссия находится при губернаторе. В эту комиссию с большей вероятностью попадут сторонники государства, а не представители общественных интересов. Поэтому у нас нет сильного влияния гражданского общества.

Блохин объясняет. Работая в органах правопорядка, он сам смотрел только с одного ракурса — государственного. Когда стал членом ОНК, то стал различать позиции государства и общества. Хорошо, когда интересы совпадают, но так бывает далеко не всегда.

— Получается, что в подобные комиссии, как правило, попадают люди, представляющие интересы государства. А я считаю, что должно быть наоборот — в ней нужны представители гражданского общества, потому что в вертикали, которую мы рассмотрели, уже есть государство: президент и губернатор.

Вопросы вызывает и сама система: за год на стол президента в среднем поступает 100 ходатайств с просьбой о помиловании только из Ростовской области, только часть из них рекомендованы комиссией, однако рассмотреть нужно все.

— У каждого человека есть конституционное право обратиться к президенту РФ с ходатайством о помиловании, с этой точки зрения президент должен рассматривать все ходатайства, даже не рекомендованные региональной комиссией.

Блохин рассказал, что изучал указы о помиловании 1993 года — таких документов было по несколько в год, и в каждом около 200 помилованных. В тех указах были личные данные, информация, каким судом и по какой статье был осужден помилованный, а также последствия решения: сокращение срока, снятие судимости, освобождение. Новые указы президента единичные, и в них нет информации о совершенном преступлении, наказании и отбытом сроке.

Как правовой институт стал политическим?

Блохин рассказывает, что институт помилования сыграл важную роль в отмене смертной казни в России. Но это создало прецедент, из-за которого президент получил право нарушать процедуру и миловать, не обращая внимания на решения комиссии, — даже без подачи ходатайств заключенными.

Раньше порядок был такой: если приговоренный к высшей мере обращался с ходатайством о помиловании, то исполнение смертной казни приостанавливалось. Если он не желал спасения, то собиралась комиссия и в присутствии прокурора составлялся акт о том, что заключенный действительно не собирается просить о помиловании — только тогда можно было организовать расстрел. Всё изменилось в процессе составления Уголовного кодекса во второй половине девяностых.

— Отныне нельзя было исполнять смертную казнь осужденного, даже если он не собирался просить о помиловании, пока президент не примет решение о неприменении к нему помилования по своей инициативе. Сторонники института помилования исходят из того, что помилование — акт милосердия, которое [милосердие] должно стоять выше и закона, и справедливости.

Для вступления в Совет Европы стране нужно было отказаться от смертной казни, но Госдума с коммунистическим большинством была не готова к этому. Тогда команда президента Бориса Ельцина и придумала такую юридическую уловку: обращался осужденный с ходатайством о помиловании или нет, последние слово за главой государства.

Как только законодательство изменилось, президент издал указ о поэтапном сокращении применения смертной казни, в котором искусственно приостановил исполнение приговоров. Они выносились, все личные дела направлялись в управление по помилованию при президенте и просто ложились на стол, пока в 1997 году Конституционный суд не запретил применять смертную казнь в России.

— Таким образом Конституционным судом было подтверждено право президента миловать без обращения осужденного. То есть президент может помиловать даже человека, который никак не проявил свое раскаяние в совершенном преступлении. А такое помилование может использоваться не только как проявлением милосердия, но и для решения политических вопросов.

По оценке Блохина, в последние 7–8 лет институт помилования часто применялся именно так. Например, без раскаяния и ходатайств миловали украинцев Геннадия Афанасьева и Олега Сенцова, осужденных в 2015 году по делу о подготовке терактов в Крыму. Или Надежду Савченко — украинскую летчицу, осужденную за пособничество и убийство российских журналистов.

— Нас серьезные люди из Москвы просили переубедить Савченко во избежание серьезного международного скандала — не дай бог с ней что-то бы произошло, тем более что ее можно было бы обменять на кого-то, — вспоминает Блохин. — Когда я говорил с [голодавшей в колонии] Надеждой, у нее уже изо рта пахло уксусом, специалисты сказали, что этот запах появляется, когда желудок начинает переваривать сам себя. Я справочно сказал, что со всей очевидностью ее помилуют, но для этого приговор должен вступить в законную силу, поэтому можно не обжаловать решение суда. Она очень зло на меня посмотрела: «Вы что, хотите, чтобы я отказалась от борьбы?» После этого попросила меня выйти, и больше мы не общались.

Блохин с сожалением отмечает, что политика начала брать верх над правом, чего, по его убеждению, быть не должно. При этом законодатели любят говорить, что происходит либерализация законодательства. На этом фоне уменьшение количества помилований выглядит диссонансом.

— На это, конечно, влияет и общий тренд ожесточения и повышения уровня агрессии в обществе, когда в СМИ часто звучат призывы наказать, порвать и на кол посадить каждого «не нашего». При этом неважно, по каким критериям люди подразделяются на «наших» и «не наших».

Блохин выступает за создание механизмов сдерживания и противовесов. Абсолютное право президента миловать любого осужденного вплоть до полного освобождения от отбывания назначенного судом наказания, по мнению юриста, хорошо с одной стороны, но оно оставляет и возможности для злоупотребления.

— Возьмем для примера такую ситуацию. Когда президента спросили про адекватность наказания юноши, который бросил в полицейского на митинге пластиковым стаканчиком, то он справедливо отметил, что сегодня стаканчик, завтра — бутылка, а послезавтра — камень полетит. Конечно, любое нарушение закона должно получать правовую оценку! — говорит Блохин. — Но при этом статистика упрямо свидетельствует о том, что когда в совершении преступления обвиняется сотрудник правоохранительных органов, то ситуация меняется на диаметрально противоположную. И недостаточно тяжести последствий для возбуждения уголовного дела, а в случае возбуждения — [полицейские могут рассчитывать на] избрание более легких мер пресечения, чем заключение под стражу.

По данным Блохина, в среднем проходит 7 лет только для возбуждения уголовного дела в отношении силовиков, обвиняемых в пытках. До суда доходят 50 процентов, и половина из попавших на скамью подсудимых получает условные сроки.

— Так получается, что судебно-следственная практика лицеприятна: силовики — это наши люди, они просто погорячились, когда работали с настоящими негодяями. Но даже если провести реформу и создать условия, чтобы ни один преступник в погонах не избежал справедливого наказания, то теоретически президент по своей инициативе может взять и помиловать каждого такого осужденного, потому что имеет право. Это, конечно же, вымышленная ситуация, но здесь описана реальная возможность президента уводить своих «социально близких» от ответственности в том числе с помощью института помилования.

Юрий считает, что юристы, которые занимаются правом, должны такую даже теоретическую возможность злоупотребления правом исключить. Возможно, с помощью гражданских институтов. Государство сильное тогда, когда вне зависимости от личностей механизм работает, уверен Блохин.

Говоря о причинах редкого применения помилования, Блохин подчеркнул, что все они работают в комплексе, то есть нельзя выделить какую-то одну.

— Институт помилования не очень популярный, но им нужно дорожить. Представьте, у вас есть шикарный пылесос, которым разрешается пользоваться в исключительных случаях. Вы, естественно, найдете ему альтернативу, чтобы не проходить сложную процедуру, и тогда этот пылесос превратится в добрую сказку и будет лежать невостребованным. Так и этот институт, чтобы он был в хорошем смысле рычагом воздействия. Но когда так мало помилованных в масштабе России — можно сказать, что он не работает. Особенно если учитывать, что реализация права на помилование не всегда происходит по единообразной для всех процедуре.