«Когда приехали в Россию, испытали шок!»: беженцы из Харьковской области — об Украине и спасении в Самаре

Беженцам, которые приехали в Самару из Харьковской области, пришлось многое перенести. Мы поговорили с молодыми супругами Владиславом и Катей (все имена изменены. — Прим. ред.) и узнали, каково жилось на Украине в последние годы, как люди отреагировали на спецоперацию и каким был их путь в Россию.

— Расскажите о себе. Как вы познакомились с супругой? Как складывалась ваша с ней совместная жизнь?

Владислав: Мы с женой познакомились 7 лет назад. Я жил в курортном поселке, похожем на Самару, а Катя как раз приехала туда отдыхать.

Сам я родом из Харьковской области, а жена — из Луганской. У нас всё было нормально: я работал строителем, Катя была дома с сыном. Сначала мы мотались по квартирам, а потом смогли купить дом. Позже нам еще два в наследство достались.

По деньгам... Давайте представим: судья получает зарплату в 300 тысяч гривен, а продавец в магазине — 6 тысяч. То есть для простого работяги сумма в 20 тысяч гривен — отличная зарплата.

Коррупции у нас было очень много. По счетам за коммуналку мы платили космические суммы: отопление за двухкомнатную квартиру выходило в 5 тысяч гривен (15 тысяч рублей). При этом пенсии у бабушек 2200 гривен.

— Какая обстановка в целом была в стране до 24 февраля 2022 года?

В.: Я работал по всей восточной Украине и слышал много разных мнений: например, были те, кто за Украину выступал, и их всё устраивало. Кто-то хотел в Россию. А кто-то держал нейтралитет — им было всё равно, лишь бы жить дали.

В стране отменили 9 Мая, везде снесли памятники Ленину. Его поменяли на Бандеру. Только Ленин вон какую революцию совершил! А Бандера был бандитом, но резко стал героем: мы слышали, как люди кричат его фамилию в центральной Украине — «Батька наш Бандера».

С названиями улиц были проблемы: была, например, улица Советская — стала Центральной. А людям приходится бумаги переделывать: документы, паспорта, прописка. А у кого приватизированные участки? И все эти операции стоили баснословных денег.

Нас, жителей восточной Украины, называют «москалями» — потому что мы живем ближе к России. И это создавало определенные сложности.

Катя: Никогда хороших отношений между восточной и западной Украиной не было. Хотя мы с ними один народ, одна страна.

— Хотите сказать, что на Украине была открытая русофобия?

В.: Да, и давно. Началось деление на касты. Сначала ведь хотели русский сделать вторым государственным языком, а потом запретили на нём разговаривать в госучреждениях. Заполнять документы заставили на украинском — раньше можно было заполнять как тебе удобно. У нас почти вся восточная часть страны училась на русском языке. Как эти люди будут заполнять бумаги?

В строительной фирме, где я работал, тоже вышло распоряжение, чтобы все сотрудники между собой разговаривали на украинском языке. Это ведь глупо! Когда человек всю жизнь разговаривал на русском, а потом начал говорить на украинском, получается нелепо.

— Были ли какие-то проблемы из-за этих нововведений в общественных местах? Например, вам запрещали говорить на русском в магазине или кафе и могли выгнать?

В.: Мой знакомый рассказывал, как он в Киеве зашел в салон сотовой связи, а его оттуда выпроводили, потому что говорил на русском. Но лично я такого не видел.

— И при всех этих обстоятельствах вы сами и ваши знакомые ожидали начала спецоперации или чего-то подобного?

В.: Все понимали, что это будет рано или поздно. По крайней мере, Харьковская, Днепропетровская области и другие — все этого ждали и осознавали, что будет продолжение. Просто мы не знали, когда именно.

— Расскажите о начале СВО: как вы застали этот день?

К.: Сначала по ТВ начали крутить, что готовят метро как бомбоубежище. Ребенок у нас маленький, дома я одна была, а рядом только сестра мужа. И я подумала, что надо в аптеку ехать и закупать детские смеси, памперсы.

В.: Как я вернулся из командировки на выходные — всё резко началось.

К.: Когда мы спали, нам рано утром позвонила мать Вовы и начала в трубку кричать: «Собирайтесь и уезжайте, война началась!» Мы вышли на улицу: ничего не было слышно, а потом как даст! В 2014–2015 году мы уже пережили подобное — бомбежка была хорошая. Но тогда это длилось неделю, и все знали, что будет кратковременно.

— Как вы отнеслись к началу военных действий?

В.: Честно? Мы вот лично не ждали. Хотя, как потом начали крутить по украинским новостям, Киев знал. Оборона страны до этого готовилась, город тоже, говорили, что завозили оружие. Только мы ничего не знали — нам не говорили и никого не предупредили.

— Из-за этого у вас в поселке начались проблемы с электричеством, водой, газом, как в других населенных пунктах?

В.: Да, электричества у нас долго не было. Хотя когда к нам зашли российские военные, то они буквально за 2 недели всё сделали. Газ еще оставался, хотя где-то и его не было. С водой были перебои. Но у каждого скважина в частном секторе. Потом, до того как уехали из поселка, у нас месяц не было света.

— То есть вы не сразу решили покинуть страну?

В.: Нет, мы остались. Купянск тогда взяли сразу, а мы от него недалеко жили. И мы слышали и видели, как русские заходили в город.

— А ваши соседи, знакомые уезжали?

В.: Да, многие из восточной Украины уезжали в западную. И им было тяжело там снять квартиру. Им говорили: «Мы таким квартиру не сдаем».

— Расскажите, как русские солдаты зашли к вам. Вам было страшно?

К.: Когда всё началось, мы прятались в погребе. Потому что запугали нас. Верили тому, что говорят: и что детей убивают, и прочее.

В.: А по факту ничего страшного не было абсолютно. Практически полгода мы прожили под Россией.

— А как в итоге русские военные относились к местным и как вели себя?

В.: Всё нормально было. Когда была зачистка, всё прошло спокойно: русские пришли, все открыли, документы проверили. Когда мимо их постов проезжал, никто из них ничего не говорил.

Я работал как раз недалеко от одного из их постов — пацаны спокойно стояли. Они смотрели паспорт, машину проверили — ну это понятно, такие правила — и всё. Ни разу никаких ни конфликтов с ними, ни трудностей за все полгода.

Некоторые из наших говорили на суржике, и солдаты улыбались, потому что не понимали ничего. Но косо на таких не смотрели.

К.: Колонны солдат останавливались и давали детям сок, конфеты, игрушки. Ни разу не слышала, чтобы они ребенка или женщину обидели.

— Что говорили о приходе русских ваши знакомые и соседи?

В.: Люди разделились на две группы. Много было тех, кто переобувался: сначала, когда шла Россия, они ждали Россию, а когда заходила Украина — ожидали Украину. Есть те, кто всё время были настроены на Украину. Были и те, кто за Россию. На самом деле, большая часть людей уже не хотела видеть украинскую власть.

— А что транслировали местные власти по ТВ и радио по этому поводу?

В.: У нас не показывало телевидение какое-то время из-за проблем с электричеством. Да и мы новости не смотрели. Потому что это будто гипноз, и всё отличается от реальности. По украинским новостям уже стабильность, что убивают всех.

К.: Я помню, как говорили по ТВ, что в Купянске гуманитарная катастрофа: люди сидят без света, без газа. Мы туда ездили в больницу. Город жил как и жил. И в аптеках всё было.

Кто смотрит украинские новости, те всей душой не верят, что всё иначе. Они думают, что там, куда русские заходят, мясорубка — всех убивают и чуть ли не едят заживо. Но это неправда.

— Почему вы всё же решились уехать и когда?

В.: Когда Украина наступала, в 500 метрах от нас выпускали снаряды. И так с утра до вечера. Мы устали от взрывов гранатометов, решили уехать. К нам подошли два русских военных и сказали уезжать или в погреб спускаться и не выходить оттуда. Это было 28 сентября. Мы за 20 минут машину загрузили и уехали. Сделали это в последний момент — через несколько дней Украина пришла.

— Опишите, как вы добирались до России? Кого с собой взяли?

В.: Мы доехали своим ходом на машине. Выезжали 7 человек: мы, наши друзья — тоже семья с детьми — и бабушка жены. Вслед нам стрелял миномет. Боялись, что там в поле и останемся. Плакали, молились. Но, к счастью, обошлось. Ехали 4 дня: через Луганск, Донецк, попали в поселок Лихой Ростовской области, потом — в Каменск-Шахтинск.

«Приехали и оказались в шоке»

— К чему вы готовились в России, учитывая, что вы слышали о стране?

В.: Мы думали, что будет страшнее. Образ России, который там нам показывали, совершенно другой. Когда сами увидели, каково здесь, были в шоке. В хорошем шоке.

— Как вас встречали в России? Был ли какой-то негатив в вашу сторону от россиян? И почему вы поехали именно в Самару?

В.: Все были приветливы, хотели помочь. Помогли пограничники, которые нас допрашивали. Дали адрес ПВР (пункт временного размещения. — Прим. ред.). Они позвонили в центр в Лихом Ростовской области, чтобы нас там встретили, накормили.
И вот в том ПВР распределяли беженцев по областям, которые готовы принять. Мы не выбирали место: уже поездом нас направили сюда, в Самару.

— А в России вы общались с другими украинскими беженцами? Они рассказывали вам о том, как попали сюда?

В.: Да. Все говорили, что так же тяжело выезжали: под минами, свистело над головой, взрывалось что-то рядом. Жители Купянска рассказывали такие душераздирающие истории! Они видели своими глазами трупы и всё остальное. У многих дома разбомбили — им деваться некуда, вот и уезжают.

— А кто-нибудь из ваших знакомых уехал от войны за границу? Что они рассказывают о жизни там? Как их встречали?

В.: Есть знакомые, которые выехали за рубеж: в Германию, Швецию, Норвегию. Мы особо с ними не созванивались, так как связи не было полгода.

Я знаю, что знакомая семья из 6 человек — отец, мать и четверо детей — ехали за границу в надежде, что они будут сидеть на диване, смотреть телевизор и получать пособие по безработице. У нас в стране рассказывали, что беженцам, которые приезжают в Европу, выдают 2000 долларов пособия, и они сидят и ничего не делают. Но работать-таки пришлось.

— Как вам ПВР в Самаре? Как вам условия проживания? Вам помогают здесь с одеждой, едой, лекарствами?

В.: Здесь очень «кошерно»: у каждого отдельная комната, кормят отлично, помощь медиков в доступе. С детским питанием, с одеждой, мебелью помогли.

— А на какой срок вас сюда определили?

В.: Говорят, до декабря 2022 года, но будут продлевать еще на 3 месяца.

— А с чем еще помогают здесь? Можно ли тут найти работу или решить вопрос с документами и гражданством?

В.: В столовой санатория можно найти работу: приходят люди из разных организаций и предлагают трудоустройство всем желающим. Прям на месте кто-то собеседования проходит, кто-то анкеты заполняет. Здесь может не работать только ленивый. Нас даже на временную подработку берут.

Сейчас мы без статуса временных переселенцев — на гражданство подаем. Хотим быть гражданами России. Обещают до конца ноября всё сделать. При этом есть сложности: Катя из признанной республики, а я из Харьковской — прописки у нас разные, у сына моя прописка. И там разные процедуры оформления.

— Владислав, вы смогли в итоге устроиться куда-нибудь? Если да, то как с оплатой труда? Нет притеснения из-за того, что вы приехали с Украины?

В.: Да, устроился на стройку так же. Правда, пока только собеседование прохожу. И там ребята нормально ко мне относятся. Нет дискриминации в плане «наш — не наш». Будущие коллеги также озвучили, что зарплата зависит от выработки — сколько сделали, столько и получили.

— В плане зарплат и трат на продукты где лучше — в Самаре или на вашей родине?

В.: Смотря как работаешь. Там я зарабатывал 1000 долларов в среднем — это 25–28 тысяч гривен. У нас были люди, которые уезжали работать в Польшу за те же 1000 долларов, а жили на Украине. И в Самаре примерно так же, если будет 60 тысяч рублей. Правда, здесь с работой попроще. Думаю, при желании можно и больше зарабатывать.

В плане трат — где-то дешевле, где-то дороже. Но вот если сравнивать с тем, как было на Украине в последнее время, перед спецоперацией, это ни в какие рамки не шло: у нас пачка макарон стоила 150 гривен, а гречка — по 200 гривен.

— А что насчет выплат беженцам? Сообщали, что всем вынужденным переселенцам выдают банковские карты и кидают туда регулярно деньги.

В.: Да, нам выдали банковские карты и скидывали туда разовую помощь в виде 10 тысяч рублей подъемных. Но это всё.

К.: Многие думают, что мы тут каждый день получаем какие-то пособия и в сумме получается больше, чем их зарплаты. Но, видимо, те деньги, о которых говорят, тратят на наше содержание.

Бабушка моя вот начала пенсию получать. Она ее полгода не видела. Пока в качестве помощи платят 7500 рублей, а уже потом официально пенсию оформят, когда с паспортом и пенсионным разберемся.

— Из увиденного что вам в Самаре больше всего понравилось? У нас есть что-то лучше или хуже в сравнении с вашим родным поселком или каким-нибудь крупным городом?

В.: Я маленько ездил по городу, и мне Самара понравилась: Волга здесь красивая, много новостроек и видно, что город развивается. У нас на родине не так: если взять Харьков, то там есть новостройки, но не в таких масштабах.

— А как к вам относятся самарцы? Нет предвзятого отношения, косых взглядов?

В.: Ни от кого не было негатива, только хорошее отношение. Нам люди от себя много вещей привозят.

К.: Некоторые люди готовы взять нашу бабушку на попечение, с лекарствами ей помогать.

— У вас есть какие-нибудь планы на будущее? Например, обосноваться в Самаре или переехать в другой город?

В.: В идеале нам хотелось в ближайшие пару лет остаться здесь. Но мы реалисты — нам бы сначала разобраться с работой. Из районов нам понравился Октябрьский район, и здесь бы можно было поселиться.

— А вы не думали вернуться на родину в будущем, когда ситуация будет менее острая? Или уже и не рассчитываете на это?

В.: Там перспектив сейчас нет. Полсела «нэма». Школы теперь нет — она выгорела так, что у нее кирпичи оплавились. Детского садика тоже нет. Половина нашего дома разрушена, забор ударной волной снесло, крышу разнесло.

Когда мы уезжали, то понимали: если уедем, то уже не вернемся. Это было наше осознанное решение. Хотя бабушка еще надеется, что она сможет в свою квартиру вернуться, когда всё закончится.