Дмитрий Бегун, блогер и журналист: «Дочери в школе сказали: "Твой папа — вымогатель"»

Участник громкого «дела блогеров», которое закончилось реальным сроком для трех человек, Дмитрий Бегун рассказал 63.RU, как отнесся к приговору, как смог существовать в колонии строгого режима и не сломаться, что он понял за решеткой и как живет сейчас.

«На тюрьме бухают, гонят брагу, пьют алкоголь»

— Жизнь за решеткой овеяна разными мифами, которые придуманы зачастую теми, кто в колониях никогда и не был. Расскажите, каково это — жить в местах лишения свободы?

— Тюрьма («тюрьма» — это термин для определенного вида учреждений системы исполнения наказаний; в России 8 тюрем, в Самарской области их нет, слово «тюрьма» в тексте упоминается в значении «место заключения». — Прим. ред.) — это общество, где собираются самые разные люди, хорошие и не очень. Люди, ставшие жертвой обстоятельств, жертвой неквалифицированных защитников, жертвой банального равнодушия судейских. Пример. Маленький мужичок ростом 160 см убивает карандашом в печень здоровенного детину весом 130 кг, который всегда его избивал. Маленький мужичок весит 60 кг, он спецназовец, у него специальные навыки. И 108-я статья УК РФ «Превышение пределов самообороны». Убив, он вызвал полицию, скорую. Выпил стакан водки. Приехала полиция: «О, водка, бухой, отягчающие обстоятельства». По идее, мужичку дать бы года два условного срока, а ему дали семь строгого. В СИЗО встречал парня, который вместе с другом забил насмерть педофила, тот приставал к их детям. Выпили по стакану водки, выследили его и забили до смерти, а хотели изначально просто проучить. Сел.

Самые «нормальные» и адекватные люди на тюрьме — мошенники, взяточники, вымогатели вроде меня и представители ОПГ из «старых». Большинство заключенных — это так называемые шум-голова: парни лет 18–20, чаще всего наркоманы, попавшиеся на закладке наркотиков, или ребята-спортсмены, нанесшие вред оппоненту в драке. У большинства заключенных большие проблемы с психикой. Им бы не тюрьму, а психбольницу и службу помощи.

— Как с такими людьми сосуществовать в одном помещении? Как вообще складывалось общение с другими заключенными?

— Это мужской коллектив. Все люди с характером, обычный маленький серенький человек не сможет пойти на преступление. Им нужен допинг — как правило, это алкоголь. На тюрьме бухают, гонят брагу, пьют алкоголь.

В тюрьме матом запрещено разговаривать, как только ты проявляешь агрессию и начинаешь оскорблять другого, может собраться сообщество заключенных в защиту человека, которого «огорчили». Слово «обидели» употреблять нельзя. В тюрьме ты постоянно на стреме.

Все годы я следил за словами. Один раз меня пытались «притянуть за язык»: я рассказал одному ситуацию, тот третьему, потом четвертому, тот перефразировал — и я чуть было не «ответил» за то, чего не было. Но всё решилось в итоге мирно.

В тюрьме нельзя обзывать другого заключенного — за это могут взять компенсацию: деньгами, сигаретами или «здоровьем» (избить). Я не скажу, что этот мир хороший, но некоторые правила не помещало внедрить бы и за пределами тюрьмы.

Например, следить за языком. В тюрьме любое нарушение правил чревато последствиями. Администрация вышманывает (проверяет) весь барак, а у всех есть какие-то мелочи: у кого-то ложечка, у кого майка не того цвета, у кого постельное белье не тюремное, а мягкое домашнее. И всё это изымут.

— Есть такое утверждение, что в колонии плохо кормят. Действительно это так?

— Кормят очень плохо. Хотя по набору полезных веществ еда соответствует, но любую еду можно испортить. Рыба не жареная, а обработанная кипятком, мясо серого цвета, кашу на воде без слез не вспомнить. После тюрьмы начал ценить простую здоровую пищу здесь. К слову, в колонии я похудел на 60 килограмм (с веса в 185 килограмм).

«Мне сказали: «На всё соглашайся, подписывай. Дело в сроке и месте, где сидеть будешь»

— Где отбывали наказание? В каких условиях?

— В колонии № 3 в Новокуйбышевске. Два раза меня пытались вывезти — в Саратов или в Киров, так как высокие чины в полиции имели на меня зуб. А это очень жесткие лагеря. По закону в основном заключенные из Самарской области сидят в Самаралаге (так неофициально называют колонии Самарской области. — Прим. ред.). На Крайний Север отправляют террористов. Вывозят из региона еще в том случае, если есть информация, что заключенному грозит опасность. Но это моральная пытка — остаться без общения с родными. Не каждая жена или мама будет ездить на свидания в другой регион.

ИК № 3 г. Новокуйбышевска — строгого режима. Есть еще колония строгого режима в Спиридоновке, но она очень жесткая. По сравнению с ней ИК-3 называют «профилакторием». Хотя бывает, что режим ужесточают. Я приехал, когда как раз его «заворачивали». Заключенные уже не могли ходить в спортивных штанах и шлепанцах на встречу с родными, одетым надо было быть только по форме — куртка, брюки, обувь, головной убор черного цвета и определенного образца. Отклонения не допускались. Когда я заехал, на лагере водилась сотовая связь, и трубок было много. За время моего присутствия связь, выражаясь тюремным языком, «вымели». Когда отбыл, месяца через два режим «отпустили». Заключенные смеялись даже, что режим «заворачивали» под меня.

— Вы сказали, что жили в бараках. В камерах на несколько человек сидеть не пришлось?

— Помещения камерного типа были в СИЗО. Там есть камеры на одного, площадью метра 4 квадратных, камеры на 3–4 человека и камеры на 20 человек. Я сидел в камере на несколько человек, в одиночке тоже содержали, но недолго. Но по мне там некомфортно. А вот Олег Иванец сам писал заявление, что хочет находиться в одиночной камере, справедливо опасаясь, что ему подсадят человека, который будет за ним следить. А мне было все равно. Того, кого мне подсадили, я знал по воле и знал, что он работает на полицию.

В одну камеру никогда не сажают «первоходов» и тех, кто попадает в СИЗО не в первый раз. В изоляторе я провел год. Когда стало понятно, что меня посадят, мне сказали: «На всё соглашайся, подписывай. Дело в сроке и месте, где сидеть будешь».

В лагере — двухэтажные бараки, в каждом из которых живут около 200–250 человек. Кровати стоят в два яруса. Процентов 99% курят. Я лежал на верхней «шконке», соседи курили. Я никогда не курил и в какой-то момент понял, что в бараке сидеть нельзя, легко туберкулез подхватить, спасут только спорт, прогулки. Круг, по которому мы гуляли, — 79 шагов. В свободное от работы время я нахаживал примерно по 5–10 километров. Вопрос сохранения здоровья — в твоих руках, иначе не выживешь. Те, кто сидел уже давно, мне говорили: «Тюрьма — это шанс подумать, решить семейные вопросы, почитать. Правда, есть другой вариант — курить, бухать и ничего не делать». Я выбрал первый.

«Мне передали бутерброд и записку: «Не худей!»

— Что читали?

— Во всех колониях есть библиотеки. За три года в ИК-3 родные привезли мне туда более 150 книг, в основном по истории, психологии, экономике. Просил не только то, что сам читаю, но и то, что будут читать другие. Не стоит забывать, что не все книги можно. Кроме того, всё очень тщательно досматривают. Книги, продукты, вещи — хорошие «контейнеры» для передачи сим-карт, наркотиков, флешек, зарядных устройств. На тюрьме ведь не столь важен телефон, как возможность его заряжать.

В тюрьме лучше жить согласно правилам распорядка. Если у заключенного стоит задача выйти по УДО, то нужно не нарушать режим, работать, общаться со всеми ровно. Заключенный должен быть никому не нужным и не интересным. Если на воле никому не нужен, то на лагере можно жить как угодно.

— Вы работали в колонии? На каком производстве?

— Начальник лагеря очень хотел посадить меня за швейную машинку, а я не видел себя швейником. Тогда мастер цеха сказала мне: «Твоя задача быть на глазах, но ненужным. Будешь сидеть и обрезать ниточки». Так всё и вышло. И вот однажды заходит в цех начальник колонии и спрашивает меня: «А почему ты не за машинкой?» А я сижу и не знаю, что ответить. Выручила мастер производства. Она сказала: «Дмитрий у нас очень толстый, за машинку ему нельзя — вдруг с сердцем плохо будет или еще что-то». На что начальник колонии ответил: «Похудеет — сядет». Он ушел, а буквально через несколько минут мне передают здоровенный бутерброд с запиской: «Не худей!» Чувство юмора в тюрьме, конечно, очень поддерживает. Без него нельзя.

— Вы сказали, что, пока сидели в колонии, стали ценить простую домашнюю еду. А к каким умозаключениям пришли еще? Что-то, может быть, поняли для себя?

— Дмитрий до тюрьмы и после — разные люди. Образ мышления изменился. Когда мне сожгли первую машину (это было еще до колонии), то это было ответом за то, что я назвал человека лысым чертом, а у него 25 лет сидел отец (на тюремном жаргоне это выражение звучит очень оскорбительно. — Прим. ред.). Так вот он требовал, чтобы сын меня сначала убил, потом хотя бы сломал мне руки, но сошлись на том, что мне просто сожгли машину. Потом мне вернули такой же автомобиль, но сказали, что это было мне уроком.

После колонии я стал спокойнее. Понимаю, что никуда не надо торопиться. Можно плавно наблюдать, что некоторые люди сами идут к тому, чтобы сломать себе шею. Главное, им в этом не мешать. Друзей стал ценить, хотя и осталось их немного. Стал ценить семью. Ведь самое ценное, что теряешь в тюрьме, — это общение с родными, особенно с женой и детьми. Сейчас мы все живем в одном доме: мы с женой, дети, мама, теща, племянники. Собрались они все вместе, когда сидел. И сейчас очень ценю, что они все рядом.

«Я знал, что самого Шатило "подцепили на крючок"»

— Приговор вам вынесли в июне 2016-го. Были согласны с решением суда?

— Внутренне нет, но к тому времени ситуацию я уже пережил и принял. На третий день моего задержания мне сказали: «Всё, вопрос по тебе решен, ты сядешь в любом случае». Шок и непонимание закончились в течение трех часов после задержания, когда я поговорил с Сергеем Солодовниковым, который занимал в то время пост начальника ГУ МВД России по Самарской области, он рассказал, почему меня посадили. Сказал, что жизнь мне спас. Я знал, что Сергея Шатило «подцепили на крючок» — либо сам сядет надолго, либо сдаст меня. Так что он — жертва нечестных политиков и силовиков. Потом мы случайно пересекались с Сергеем Францевичем в городе. Но прошли мимо друг друга. Что мы друг другу скажем? Разбираться, кто прав, кто виноват, глупо. Он тоже пострадал, лишился бизнеса. Но это прошлое, зачем им жить?

Так вот я ехал на приговор и уже знал, какой срок мне дадут, в какую колонию отправят. Знал, что сначала в моем случае речь шла о пяти годах колонии. Но за то, что на одном из заседаний я рассказал о высокопоставленных начальниках полиции то, что они услышать не хотели, мне добавили еще год. И в связи с этим приговор для меня не стал шоком. Устал я к тому времени от ожидания. «Окрестили», и всё, отстаньте от меня.

— Не опасались ехать в колонию строгого режима?

— У меня был хороший адвокат, она меня готовила к строгому режиму, объясняла, чем он отличается от общего. Например, в колонии общего режима много заключенных категории «шум-голова», а в колонии строгого режима — больше серьезных и адекватных людей. На тюрьму я ехал, уже представляя более или менее, куда попаду, в какое общество.

— Как супруга отреагировала на ваш арест?

— Шок, слезы. Она не знала, что делать. До моего ареста Людмила занималась домашними делами, своими проектами, в мои дела не лезла. Сейчас она в курсе всего.

Несколько лет я жил в состоянии того, что за мной следят. К чести Шатило, он меня предупреждал, что его прижали и требуют сдать меня. Но я сказал: «Да за что, мы же официально работаем. Да и не за что». Так что к чувству опасности я привык. И в какой-то момент перестал бояться. Сейчас стараюсь быть нейтральным, не давать повода, чтобы ко мне цеплялись. «Сбитый летчик» — самый удобный для меня вариант.

— После вашего ареста Людмила стала вести «Живой журнал» вместо вас. Это было ее решение?

— Чтобы она вела мой ЖЖ, настоял я. Она не хотела ничего писать, но я передал ей пароли ото всех аккаунтов. Нельзя было дать заглохнуть этому медийному проекту. Когда я вышел, жена выдохнула, сказав: «Теперь пиши сам».

«На бегу снимал с себя тюремную одежду»

— Как детям сказали, что вас посадили?

— Сын не понял, он был тогда еще маленький, ему сказали, что папа уехал. Дочь в момент моего ареста находилась в машине, видела, как меня приложили головой к автомобилю. Сотрудники полиции сказали ей, что это игра. О том, что меня задержали, ей сказали в школе. Причем в такой форме: «А твой папа вымогатель». Она это тяжело восприняла. Мы забрали ее из частного учебного заведения и перевели в обычную школу. Тяжелее всего было, когда детей первый раз привели на свидание в лагерь. Тогда слезы были у всех. Детям это всегда очень тяжело, неважно, по каким статьям осуждены родители.

— Что сделали первым делом, когда вышли на свободу?

— Самое первое — обнял жену. А когда бежал к машине, в которой нас ждал друг, на ходу снимал с себя тюремную одежду. Представьте картину. Зима. Я бегу по дороге и швыряю в сторону сначала шапку, потом свитер и так далее — в общем, добежал до машины только в термобелье. Меня ждала нормальная новая гражданская одежда. Мы сразу поехали в «Амбар», друг предложил зайти поесть. Заказали картошку, мясо. Помню, что порции мне показались такими огромными и ужасно вкусными. Кстати, друг подарил мне смартфон последней модели. Вот это была беда. От телефона я отвык настолько, что разбирался в нем несколько дней. 4 года не брал смартфон в руки. Оторванность от общества сказывается.

— Быстро ли влились в семью?

— В семью — довольно быстро, долго не мог привыкнуть к ценам, на свободе было всё так дешево! В колонии (в тюремном магазине), например, килограмм печенья стоит 1000 рублей, а одно яйцо — 50 рублей. Отвык от общения с людьми. Но любовь, общение с семьей, свежий воздух действуют исцеляюще.

О своем задержании и годах в колонии я написал книгу. Потом сел, почитал и убрал в тайничок. В книге надо либо писать правду, либо врать, но это будет нечестно по отношению к читателю. Поэтому я написал правду. Отправлял книгу на рецензию в Москву, там мне сказали: «Да, книга хороша, издавать можно, но не сейчас». И надо ли оно вам? Я рассказываю в книге об известных в Самаре людях. И зачем мне это издавать сейчас? Выйдя из тюрьмы, я понял, что спокойствие важнее всего. Сейчас мне не надо ни много денег, ни дорогих машин. Ну и книга легла в дальний ящик.

— Когда вышли на свободу, не почувствовали предвзятого отношения к себе как к человеку, побывавшему за решеткой?

— Сам я с этим не сталкивался, но знаю, что многим освободившимся тяжело устроиться на работу. Хуже всего тем, кто совершил убийство или попался на закладках наркотиков. В этом случае легче работать самому на себя. Банально никуда не берут.

Я столкнулся с тем, что некоторые знакомые отказались со мной работать из-за судимости. А несидевшие друзья разговаривали со мной на тюремном жаргоне и с тюремной интонацией, что меня совсем уж удивило. Но я не живу на свободе тюремными понятиями, мне это неинтересно.

— Вы выпали из жизни, получается, на четыре с лишним года, пока сидели в СИЗО и колонии. До ареста вы очень активно вели «Живой журнал». Что можете сказать о блогосфере? Изменилась она за эти годы?

— Развитие соцсетей и активность сетевых авторов происходит отчасти и из-за отсутствия интересных СМИ. Кому есть что сказать, уходят в интернет. Не скажу, что сильно что-то изменилось в блогосфере, стало больше авторов. Я есть во всех соцсетях и могу сказать, что в месяц появляются 1–2 новых автора.

— Что бы вы пожелали сетевым авторам?

— Думайте, что говорите. Не всегда говорите, что думаете. И главное — правильно выбирайте компанию, где говорите.

— Для чего используете соцсети? Как возможность высказаться или как источник заработка?

— Мне нравится писать. Это способ самореализации. Я официально нахожусь в отпуске по уходу за ребенком (пока я был за решеткой, сыну диагностировали рак), я занимаюсь его реабилитацией, развитием, лечением.

— Как сейчас сын себя чувствует? И чем занимается дочь?

— Сын, слава богу, неплохо. Старшей дочери сейчас 16 лет, она талантливый художник, рисует на компьютере и на графическом планшете. Профессию себе уже выбрала, хочется учиться в Москве или Питере. Отпускать, конечно, жалко, но я понимаю, что там гораздо больше возможностей.