«Может быть, нас кто-то продал и предал»: боец из Самары рассказал о службе в зоне СВО

Самарец Петр К. (имя изменено. — Прим. ред.) вернулся домой после службы в зоне СВО. Около 4 месяцев он провел на передовой, был ранен и из госпиталя приехал в отпуск в родной город. Мы встретились с бойцом и расспросили его о службе.

На передовую Петр и его сослуживцы отправились из Рощинского в середине января 2023 года. Эшелон с военнослужащими доехал до Свердловска (ударение на первый слог, это город в Луганской Народной Республике. — Прим. ред.) примерно за 4–5 дней. И вот как сам боец вспоминает эту поездку:

— Путь прошел бодро, хотя многие были напряжены. Впереди — неизвестность. Непонятно, что дальше, что и как там будет, кто выживет, а кто нет. И пока ехали в эшелоне, конечно же, многие были под градусом. Дорога была долгой, хоть и похожа на обычную поездку на поезде. Дело в том, что наш поезд не вписан в график РЖД, и нам приходилось всех пропускать, — пояснил Петр.

После Свердловска бойцов увезли в село на территории ЛНР. И там началась вторая часть подготовки — боевое слаживание.

— К нам приезжали инструкторы из спецназа; люди, у которых уже был боевой опыт там, на передовой. Они нам рассказывали, что и как. Но всё равно, как мы потом поняли, была большая разница между их словами и реальностью, — пояснил боец.

Отдельный блок занятий, которые посещал Петр, касался непосредственно его специальности, и был связан с работой с беспилотными летательными аппаратами (БПЛА). За несколько месяцев службы солдат стал командиром своего отделения.

— Сначала меня учили, как корректировать артиллерию с помощью коптера, как вести разведку. А уже потом я вместе с напарником стал инструктором. Нужно, чтобы бойцы хотя бы азы понимали: как поднимать и сажать БПЛА, как им управлять, — заявил молодой человек.

По его словам, те коптеры, которые используют на передовой, практически ничем не отличаются от тех, которые используют в мирной жизни.

— Отличаются БПЛА для города и открытой местности. На местности нужно подняться как можно выше, чтобы видеть как можно дальше. А в городе важнее маневренность, компактность. Это нужно, чтобы лавировать между домами, залетать в строения. Но, к счастью, в городских боях я не участвовал. Воевал в полях и чуть-чуть в лесах, — рассказал Петр.

За время службы молодой человек, по его собственному признанию, потерял несколько коптеров. Сколько точно, Петр не может назвать, но боец уверен, что меньше десяти:

— Мне кажется, что это много. Но я за них материальную ответственность не несу. Это же боевая потеря. Да, пишу рапорт, в котором описываю обстоятельства потери. Документ сдал, технику списали.

Большую часть времени Петр провел в селе, недалеко от позиций противника. И то, как боец работал на передовой, молодой человек вспоминает с улыбкой.

— Проснулся утром, сделал кофе, пью его, пока коптер летает. Сам сижу под укрытием. Комфортно! Насколько это вообще возможно на фронте. Заметил передвижение техники или противника, доложил начальству. Если есть возможность, вызвал артиллерию. Если замечают нас, то тоже сообщаю. И там дальше РЭБ (система радиоэлектронной борьбы) включается, или пытаемся выяснить местоположения противника, — рассказал Петр.

В основном самарец пилотировал дроны-разведчики. Но иногда приходилось управлять коптерами, которые несли «подарки для противника».

По словам Петра, жизнь бойца на передовой делится на две части. Несколько дней военнослужащий находится на боевом задании, выполняет боевые задачи, а затем возвращается в тыл. И чаще всего эти промежутки времени стараются сделать равными между собой. Но иногда бывают исключения.

Например, самому Петру пришлось задержаться на боевой позиции на месяц.

— Это было мое решение. Я приехал туда, осмотрелся. Понял, что пару дней можно не отвлекать людей, которые там. Да и командиру роты предложил не торопиться с заменами, чтобы другие бойцы подольше отдохнули. Людей-то не так много, смысла нет распылять их. А потом уже и я сам попросил не менять меня, так как было комфортно. Работаешь весь день, потом на пару часов приезжаешь, чтобы помыться, доложить, сбросить видео. И уезжаешь обратно.

Поэтому, как считает самарец, смена людей на передовой и в тылу обязательна:

— Это поняли еще во время Второй мировой войны. Три месяца — это максимальный срок, который солдат может находиться на передовой. Потом он перестает быть нормальной боевой единицей. Ему нужен моральный отдых от происходящего, от постоянного напряжения. Тогда и инстинкт самосохранения не притупится. Потеря этого инстинкта — это самое страшное. Ты перестаешь носить броню, считаешь себя неубиваемым. И ладно если тебя убьет или ранит, но сослуживцев подставишь же! Поэтому помните про самосохранение, заставляйте себя носить броню.

Свои условия проживания молодой человек называет комфортными. С оговоркой — насколько это возможно в условиях боевых действий.

— У нас был неплохо оборудованный двухкомнатный подвал, с печками, самодельными шконками. Здесь мы жили вместе с бойцами из «Ахмата». У них шикарное снабжение, им постоянно поставляют еду и бензин. Они охотно делились топливом, если у нас заканчивалось. Давали 20, 30, да даже 100 литров! Вот к бойцам этого подразделения у меня реально уважение появилось. Их минимальный контракт рассчитан на три месяца. У тебя хорошая зарплата, бонусы разного рода, возможно, и госнаграды. Контракт закончился, и если ты выжил, то возвращаешься домой.

В промежутках между поездками на передовую молодой человек вместе с сослуживцами жили в селе на территории ЛНР. Свои условия проживания Петр также называет комфортными, насколько это, конечно, возможно в условиях СВО:

— У нас был газ, свет. Нам повезло, ведь не у всех военнослужащих такое было. Единственное, что немного беспокоило, — это вода. Ее не было, но ее привозили. Хотелось бы чаще, так как приходилось немного экономить. Хотя в том доме, где мы жили, мы оборудовали баню. Нашлись умельцы! Это так прекрасно: приехал с боевой задачи, грязный, несколько дней не мылся, от тебя воняет, и вещи в ужасном состоянии. И ты пошел в баню и помылся, выходишь чистый, и сразу в кровать или в спальник. Как дома! Почти счастливый! Еще была стиральная машина, но в нее надо было добавлять воду вручную, так как не было центрального водоснабжения.

У нас даже Wi-Fi провели. Так что сообщить последние новости родным и близким мог. Ненавижу телефонные звонки и прибегаю к ним в крайних случаях. А в том же Telegram сказать, что всё хорошо, жив-здоров, самому узнать последние новости — это да. О плохом не говорил, только хорошее.

Однако Петр просит не обольщаться такому легкому описанию быта.

— Удобства были не все 4 месяца. А всего 3–4 недели. Остальное же время ночевали в спальных мешках, в лесу, да даже просто на земле. Завидовать тут нечему. Так что подумайте еще раз, прежде чем идти сюда.

Аналогичным образом, по словам самарца, обстояла ситуация и с питанием.

— Да, можно было дождаться, когда раз в день тебе привезут с полевой кухни готовую еду: первое, второе. Ели то, что привозят, гуманитарку, просто снабжение. Ту же самую тушенку. Я ее уже не просто есть не могу, даже от запаха тошнит. Но мы решили готовить себе сами, тем более была такая возможность. Паштеты, каши, хлеба. За чем-то приходится идти в магазин и покупать там. Купил и приготовил на несколько человек.

Кроме военнослужащих, в тыловом лагере находились и местные жители. Здесь же однажды появился таинственный и мутный персонаж.

— Скорее всего, это военнопленный, но точно утверждать не могу. Он ходил в подштанниках и водолазке, как будто форму снял. Но бродил там, где находятся наши минометные расчеты. «Палил» их. Естественно, его скрутили. А потом он начал нести какую-то ерунду. Но не сходились его слова с делами, не ходят гражданские там, где он был. Его передали силовикам. А что было потом, неизвестно. Засекречено.

Еще один подозрительный и странный момент был во время одной из боевых вылазок.

— Мы еще не дошли до позиции, откуда должны начать работать, как по этим местам начали бить ВСУ. А мы эту позицию установили только вечером, за несколько часов до выхода. Откуда противник точно знал, куда стрелять? Это было страшно. Что было на самом деле, никто не знает. Может быть, разведка сработала, может быть, нас кто-то продал и предал.

Одна из причин, по которой Петр пошел в зону СВО — это деньги. И с ними, по его словам, конкретно у него проблем не было.

— Зарплата приходила вовремя. Задержки минимальные, до нескольких часов. Если деньги не поступили 10-го числа, то утром следующего дня ты точно знаешь, что они будут. Исключение — если день зарплаты не выходной.

Я же как мобилизованный стабильно получал свои 195–197 тысяч ежемесячно. Доступ к карте есть у меня и у родителей. Они копили, откладывали. Какую-то часть просил перевести на другую карту. С ней ездил в населенный пункт, где был банкомат, снимал и расплачивался. Покупал новую одежду, обувь, продукты, сигареты.

Всего же за время службы Петр успел заработать около 1,5 миллиона рублей. Правда, по словам самого молодого человека, он уже всё потратил.

Как бы это парадоксально ни звучало, за 4 месяца службы Петру приходилось участвовать в боевых столкновениях всего пару раз. Хотя такое небольшое количество вылазок молодой человек объяснил просто: не его профиль.

Тем не менее, по предварительным подсчетам самого самарца, за время службы он потерял около 40% состава. В это число вошли как «двухсотые» (убитые) и «трехсотые» (раненые).

По словам молодого человека, у него были свои опасения в первые дни на передовой.

— Я боялся при первом обстреле, бое, пролете пули или снаряда запаниковать, впасть в ступор или трусливо сбежать с поля. Ты никогда не знаешь, как поведешь себя в той или иной ситуации, пока не попадешь в нее. Я достаточно быстро научился ориентироваться на слух. Практически в первый день я по звуку научился отличать, когда по нам стреляют, когда мы стреляем, когда можно не реагировать на снаряд, а когда нужно ложиться.

Да и вообще к жизни и смерти у меня философское отношение. За него меня многие недолюбливают. Мне говорили, что погиб кто-то, а моя реакция простая: «Жаль, но бывает». Да и когда меня ранило, тоже странный порядок мыслей был. Сначала подумал, нет ли среди моих ребят «двухсотых». В этом удостоверился и попросил, чтобы пацанов, что ранены сильнее, эвакуировали первыми. Я-то потерпеть могу, да и всё равно, выживу я или нет. Обезболивающее вкололи, я лежу, жду. Внимания на меня можно было особо не обращать.

Про обстоятельства своего ранения Петр сейчас вспоминает легко:

— Пошли на задание. Но что-то пошло не так. Стоим, работаем, и тут — бабахнуло. Хотя не слышали полета снаряда. А взрыв был где-то в 5–10 метрах от нас. Ну бабахнуло — и ладно, ногу жаром обдало, работаем дальше. И несколько секунд спустя слышу по связи «Я триста», потом спустя 1–2 секунды еще одно сообщение «Я триста». А потом стоны пошли. А я стою, работаю, потом вижу, правая нога вся красная. Ну и говорю по связи, мол, «пацаны, я тоже триста». Всё спокойно, буднично. Я даже помню интонацию, с которой это сказал. И ребята, с которыми меня в тот день «затрехсотило», посчитали, что я в шутку сказал, что ранен.

И только потом понял, что долететь обратно не могу, нога начала подкашиваться. «Черт с ними, пультом и коптером, пусть меня начинают вязать». Жить-то хочется, сколько не старался строить из себя храброго. И вообще, мне кажется, что храбрость — это когда только ты знаешь, что тебе страшно.

В итоге у меня осколочное ранение и перелом от осколка. Меня на поле перевязали, прибыл в госпиталь. Из него перевезли в Луганск, оттуда — в Ростов, где пробыл несколько дней. Там мне делали перевязки, наложили шину, которую поменяли на лангетку. Но не зашивали. И только в последнем госпитале, на Кавказе, наложили швы. А вот осколки из ноги не доставали. Один так и останется во мне, так как если его вынуть, станет только хуже. Второй достанут только тогда, когда срастутся кости, чтобы хуже не сделать. По прогнозам врачей, в Самаре я на 2 месяца.

По словам Петра, за несколько месяцев службы его отношение к СВО сильно изменилось.

— Да, я что тогда, что сейчас считаю эту ситуацию провалом дипломатии. Потому что кулаки распускают тогда, когда не удалось договориться словами. Но когда я там встречаю местных жителей, то вижу, что им жилось хреново. Многие говорят спасибо. Но да, есть люди, которые за Украину, но это небольшой процент людей.

За эти несколько месяцев я реально увидел, как работает противник. И теперь понимаю, что в СМИ врут везде — и по ту, и по эту сторону. Полной правды не будет с обеих сторон.