«В 90-е появился новый вид преступников»: интервью с генерал-майором Александром Шаховым

Почему Тольятти считали самым кошмарным городом России? Как АВТОВАЗ стал центром притяжения для бандитов и различных преступных группировок? В чем отличие работы милиции 90-х от деятельности полиции в наши дни? Как общественность может контролировать силовиков? Об этом и многом другом мы поговорили с руководителем Общественного совета при ГУ МВД России по Самарской области, генерал-майором в отставке Александром Шаховым.

«Полицейский на "Москвиче"

Lexus не догонит»

— Александр Николаевич, с 1977 по 2011 год вы служили в милиции. Как, по вашему мнению, изменилась работа органов внутренних дел за это время?

— Поменялось многое: политика, экономика, структура государства, приоритеты. И очень сложно сравнивать 1977 год, когда я только поступил на службу, и 2011, когда я ее закончил. Например, за эти почти 40 лет в МВД появились структуры, которых раньше не было: для этого просто не было необходимости.

— Какие, например?

— Примерно с конца 80-х и в 90-е появилась проблема организованной преступности. И чтобы ее решить, появились соответствующее подразделение — управление по борьбе с организованной преступностью, УБОП. Следующий этап — это преступления в сфере высоких технологий. И если потребуется создание новых структур в МВД, то их будут формировать.

Похожую гонку за временем можно заметить и в вооруженных силах страны. От дизельных подлодок мы дошли до ядерных, в небе — до самолетов 5-го поколения.

— И все эти нововведения, соответственно, влияли и на работу рядовых сотрудников полиции?

— И да, и нет. Всё зависит от того, в какой службе он работает. Например, участковым, чтобы решать свои рабочие задачи, сейчас уже достаточно простого компьютера и телефона. А их коллегам из уголовного розыска или отдела по борьбе с экономическими преступлениями нужно постоянное обновление. Так как техника, которой пользуются преступники, меняется быстрее.

Да даже ГИБДД нуждается в пополнении и улучшении технической базы. Если патрульных и инспекторов пересадить на «Москвичи», то они вряд ли смогут догнать водителя Lexus или Hummer. Они просто ничего не смогут с ними сделать, и это неправильно. Регулярное обновление — это нормальная схема работы.

— Немало обсуждений вызывает зарплата сотрудников МВД. Основная претензия — ее уровень. Его считают очень низким. Что вы об этом думаете?

— Сейчас я уже не работаю в органах внутренних дел и не считаю себя компетентным комментировать этот момент. Но по тому, что знаю и помню, могу поделиться мнением. После реформы МВД зарплата увеличилась, и это факт. Но с учетом той нагрузки, что есть у сотрудников, она должна быть выше. Полицейские такие же граждане, как мы все. Они тоже ходят в магазины, отправляют детей в школы и детские сады, где есть платные услуги. Почему цены растут, а уровень зарплат — нет? Почему госслужащие получают больше, им регулярно проводят индексации, а полицейским нет?

«Тольятти считали самым кошмарным городом России»

— Ваша служба в милиции началась в 1977 году, в Куйбышеве. Затем вы продолжили работу в Тольятти и закончили ее снова в Самаре. Чем, по вашему мнению, различаются эти два города?

— В 1977 году я начал работать в уголовном розыске в Ленинском районе, затем — в областном УГРО. С 1983 по 1989 год возглавлял уголовный розыск в Центральном районе Тольятти. Затем работал на различных должностях оперативно-начальствующего состава в Тольятти. В 2002 году вернулся в Самару на пост заместителя начальника областной милиции.

Что я могу сказать про Тольятти и Самару? Это два разных по своей криминогенной обстановке города. И для этого есть несколько причин: политика, экономика, социум.

Но стоит помнить, что уровень преступности во многом зависит не только от численности населения, но и от того, насколько мощный или слабый в экономическом плане регион. В Тольятти, Москве, Новосибирске были и есть крупные промышленные производства. Следовательно, были и большие финансовые потоки. И преступления совершались всегда.

Но стоит отметить, что Самара — это большой город, в котором уже многие годы назад численность населения давно перевалила за миллион. И районов здесь 9. В автограде же всего три района, и население около 700 тысяч человек, и, конечно же, АВТОВАЗ. А количество преступлений рассчитывается на 100 тысяч человек. И по этому показателю и делается вывод о криминогенной обстановке.

— И всё-таки именно Тольятти в 90-е считали достаточно опасным городом.

— Это одна из проблем крупных промышленных городов. Да, в 80-е и 90-е здесь был высокий уровень преступности. И когда я начинал работать в автограде, то журналисты задавали мне вопросы, связанные с тем, что Тольятти — это самый кошмарный город России. Я же так не считал и не считаю до сих пор. Он не кошмарный. Тольятти — один из тех городов, в которых есть крупные промышленности, где крутятся большие финансовые потоки. Или вы думаете, в Красноярске было проще? В Москве, Питере или Новосибирске в то время совершалось меньше преступлений?

АВТОВАЗ — вот катализатор всех этих явлений. Если бы его не было, ситуация была бы другой. Завод притягивает к себе большое количество людей. Предприятие выпускает большое количество машин, которые продавали и продают по всей стране. И в городе появились люди, которые хотели заработать денег, но ничего при этом не делать. Они посчитали, что здесь лучшее место для занятий преступным бизнесом. Отдельные производства завода крышевали ОПГ. Их было много, но таких структур было немало и в других городах. Похожие мощные группировки были в Москве и Подмосковье.

Это не отдельно взятые города плохие, а милиция там плохо работала. Так сложились условия, в том числе и экономические. С другой стороны, были недоработки в законодательной базе, в первую очередь в отношении людей, которые совершали те или иные преступления. Речь идет о рэкете, крышевании.

Раньше же была одна категория нарушителей — уголовники-рецидивисты, которые уже отсидели. А в 90-е им на смену пришла совсем другая категория людей. И это касается не только Тольятти, но и всей страны. Преступники того времени раньше не состояли на учете в милиции, это часто были спортсмены, которые не употребляли алкоголь, наркотики, не курили. Это были физически крепкие люди. И работать с ними было проблематично. Нужно было их выявлять, документировать, ставить на учет. А те, кто стоял на учетах, в тех деяниях почти не участвовали.

В то время было очень много группировок. В начале тех «лихих» лет в отдельных ОПГ состояли ранее судимые люди. Но в массе своей всё было по-другому. Насколько я помню, в те годы в Жигулевске, по ту сторону Волги, жило 4 вора в законе. Но даже они в автоград нос не совали. Не было у них там такого влияния.

И так было по всей стране. Типичный пример ОПГ или организованного преступного формирования (ОПФ) того времени: ребята в возрасте от 20 до 25 лет, не судимые. Они сбивались в кучку и решали свои вопросы — одни по бензину, вторые — по металлу, третьи — по запчастям и так далее. У них была такая возможность. Но это не говорит о том, что такой бардак допустила милиция и что она ничего не делала.

— Как раз в 90-е, то есть на время вашей службы, пришлась так называемая «криминальная война». Ее условно делят на несколько волн. Что вы можете рассказать про те годы?

— Стоит сказать, что термин «война» придумали не мы, а журналисты. Милиционеры же считали, что в Тольятти была сложная, напряженная обстановка. Заказные убийства, у преступников появилась тяга к АВТОВАЗу. Параллельно у других людей было желание приобрести машины. Соответственно, в город приезжали граждане с деньгами. Их грабили, машины сопровождали бандиты, они же обкладывали продавцов данью. И кроме этих преступлений не стоит забывать про бытовые, текущие задачи: квартирные кражи, убийства на бытовой почве. Но такое было в любом другом городе.

Да, в какой-то степени 90-е называли временем войн. Были перестрелки, было сложно, и я этого не отрицаю. Нельзя не соглашаться с очевидными фактами. Но возьму на себя смелость сказать, что со второй половины 90-х мы научились работать с тем контингентом.

В чем была основная загвоздка? В несовершенстве законодательной базы. Предположим, мы задержали подозреваемого в заказном убийстве. И по закону у нас было 3 дня, чтобы подготовить все необходимые материалы. Это получалось не всегда. Внесли поправки, и срок задержания продлили до 30 суток. И за это время можно было успеть подготовить необходимые материалы, доказательства вины подозреваемого: показания, что именно этот человек совершил, а другой заказал убийство, очные ставки, экспертизы.

Похожая ситуация: поступила оперативная информация, что гражданин Петров — преступник, который убил гражданина Иванова. Но свидетелей нет, показаний нет, орудия совершения преступления нет, или нет отпечатков пальцев, так как работали в перчатках. Всё, тупик в уголовном деле.

Но во второй половине 90-х начались посадки и реализации уголовных дел. И эта тенденция продолжилась и в нулевые. Тогда мы начали поднимать дела 3–7-летней давности. То, что не удалось сделать в 90-е, в нулевые удалось сделать более эффективно. И до сих пор Следственный комитет работает по преступлениям прошлых лет.

Ярким примером служит история Олега Рылькова. Недавно его снова привезли в Тольятти. Известно, что он совершил немало преступлений, в том числе убийств и изнасилований. Его приговорили к пожизненному заключению, и он отбывает наказание в колонии в Оренбургской области. За время отбытия наказания он взял на себя еще несколько убийств, которые совершили в 90-е. И его привозят в город, работают с ним. 2022 год, а полицейские до сих пор выясняют обстоятельства преступлений прошлого века.

Другое дело, совершал ли он то, о чем рассказывает, на самом деле. Для этого есть следователи. Не отрицаю, что Рыльков может придумать или взять на себя чужое преступление. Допускаю, что ему надоедает сидеть в «Черном дельфине», вот он и решает покататься, посидеть в нормальном изоляторе временного содержания. А там и поблажки в виде лишней передачки, например. Вот он и придумывает, подслушивает что-то, пишет явку с повинной. Его привозят, работают здесь. А затем следователь выясняет, что не совпадают показания с реальностью. И Рылькова увозят обратно.

— То есть та картина 90-х, которую описывают в массовой культуре, не совпадает с реальностью?

— Про лихие девяностые написано много книг, снято кино и сериалов. Статей в интернете — тысячи. Но их писали в основном журналисты. Например, из «Самарского обозрения» или их коллеги из Тольятти, других газет. И я не берусь утверждать достоверность всех их источников. Я их просто не знаю. Да, стреляли, да, убивали. Это факты, с которыми сложно поспорить. Не каждый день, правда. Где могли встретить бандиты своего противника, там его и убивали. На яхте, на улице, на встрече с женой или любовницей, в спортклубе, в квартире. Однако детали, которые известны «источникам», вызывают немало сомнений...

Из одной войны в другую

— Кроме криминальных «боевых действий», 90-е годы печально известны и другими столкновениями. На этот раз на Северном Кавказе. Вы неоднократно отправлялись в командировки в этот регион. Что вы можете о них рассказать?

— Самарская милиция участвовала в чеченской кампании с самого ее начала, то есть с зимы 1994 года. И наши сотрудники были там до самого конца, то есть до нулевых. Одними из первых туда отправились ОМОН и СОБР. У МВД была задача поддерживать конституционный строй и ликвидировать членов незаконных вооруженных формирований (НВФ) в этом регионе. Я и мои коллеги ездили в Чечню, Ингушетию, Дагестан. Мы там были вместе со спецназом, сводными отрядами милиции. Я думаю, по самым скромным подсчетам, там побывала чуть ли не половина состава силовиков со всей России.

Что я ожидал там увидеть? Войну. Ее я и увидел. Ее можно называть контртеррористической операцией или другими словами. Но на деле была самая настоящая война. С терроризмом. Его активно поддерживали деньгами и живой силой другие страны. И не перечесть, сколько там по горам бегало арабов и представителей других национальностей.

В Чечне, Ингушетии, Дагестане была самая настоящая война, гибли люди. И когда мы отправлялись в командировку, то знали, куда едем. Не на прогулку, а в зону боевых действий.

Во-первых, по всей Чечне в те годы было ограничение передвижения. Это уже сложность. Без инженерной разведки по дорогам никого не пускали, так как были подрывы фугасов.

Был период, когда за ГУ МВД по Самарской области закрепили Введенский район Чечни. А это один из самых сложных горных районов, родина Шамиля Басаева. В темное время суток — нулевая видимость. Труднодоступная область. А рядом уже была граница с Грузией. И мы с высоты видели другую страну. Очень сложно воевать не только в горном районе, но и в принципе в незнакомой местности.

От нашей области там работало несколько сотен человек. Но со временем оперативные группы начали выводить из Чечни. Ситуация начала улучшаться, и наша помощь там перестала быть нужна.

О том, что мы делали тогда, в наше время говорить нецелесообразно. Была задача работать с населением, ликвидировать НВФ, и мы ее выполняли.

«Среди силовиков мало тех, кто создал свой личный бизнес»

— В 2011 году вы ушли в отставку. Один из вариантов дальнейшего трудоустройства силовика — это политика. Как вы относитесь к такой перспективе?

— Ничего плохого в этом не вижу. Но задам вам встречный вопрос: а кто из силовиков-то ушел в большую, серьезную политику? Таких единицы. А если кто-то баллотируется в мэры, то это не столько политик, сколько хозяйственник.

То же самое применимо и к бизнесу. После отставки милиционера или полицейского, кто, кроме него самого, предложит ему место или найдет работу? Им уже к тому моменту 50–60 лет. Кто, если не он, позаботится о том, чтобы капитан или майор обеспечивал себя и семью.

В свое время была волна создания частных охранных предприятий, ЧОП. Но я даже не считаю это бизнесом. Какой же это бизнес, если лейтенант идет на фиксированный оклад выполнять свои обязанности? Очень мало силовиков, которые ушли и создали свой личный бизнес.

Я сам после отставки 3 года проработал директором департамента экономической безопасности в тольяттинском «Фиа-банке». Но можно ли меня считать бизнесменом? У меня была фиксированная зарплата, без премиальных, без акций, без входа в состав правления. Был личный состав, обязанности, которые мы выполняли.

И таких примеров уйма. Силовики после отставки ищут место, где могут обеспечить себя. Но у них ограниченный объем знаний, и они весьма специфические. Например, выпускник экономического факультета может работать в колхозе, на заводе, в коммерческих структурах или госучреждениях. А милиционер куда пойдет? Он знает УК, УПК, методы борьбы и задержания преступников. Бухгалтером его не возьмут. Вот и получается, что ЧОП — один из немногих выходов.

Опять же, пока на нас есть погоны, политика или бизнес от нас далеки. После ухода со службы мы все равны. И если я захотел стать депутатом и мне доверяет население города или района, то почему не положить свой опыт и знания на этот алтарь?

— Тем не менее даже после отставки вы всё равно тесно связаны с полицией. С 2016 года вы возглавляете Общественный совет при ГУ МВД России по Самарской области. Однако для большинства жителей региона ваша работа остается в тени. Или же нет?

— Мне кажется, это не так. Деятельность Общественного совета находится в тени для тех, кто ею не интересуется. Для остальных же есть интернет, где на сайте главка публикуется вся информация о нашей работе, мероприятиях, с фото и видео. Там же находятся и телефоны, по которым с нами можно связаться, время приемов. Правда, на время пандемии их пришлось сократить. Однако сейчас их снова разрешили проводить.

Нам выделяют помещение в клубе Дзержинского. С нами вместе бесплатно работают адвокаты из Палаты адвокатов Самарской области. Граждане приходят со своими заявлениями (устными и письменными) и получают консультацию.

В прошлом году мы провели больше 90 мероприятий. В этом году не меньше. Только за первые полгода: детский футбольный турнир, фестиваль прессы, многократные выступления по ТВ по вопросам экстремизма, терроризма, киберпреступности и борьбы с наркотиками. И это только плановые мероприятия. А ведь есть еще срочные вопросы, которые требуют рассмотрения оперативно.

— Какие, например?

— Сейчас есть проблема средств индивидуальной мобильности (СИМ), самокатов. И недавно была консультация с ГИБДД по этому вопросу. На федеральном уровне нет никакого решения этой темы. Основная загвоздка — статус самокатов. Пока что человек, который управляет этой тарантайкой, считается пешеходом. И выходит, что ему можно ездить только по тротуару. Но тогда он представляет опасность для других.

Уже были ДТП со смертельным исходом в Тюмени, в Екатеринбурге — тяжелые травмы. И до сих пор у водителя самоката нет определенного статуса. Если его приравнивать к мопеду, то нужно выполнять соответствующие требования: регистрационные знаки, средства защиты.

Если же это пешеход, то какие скорость и мощность будут считаться максимальными? Пока что в каждом регионе на свой страх и риск действуют. Например, на юге в местах массового скопления людей установили ограничения скорости. В Самаре же рассматривают вариант использования СИМ в отдельных районах. Но пока непонятно где: на площадях, набережных.

Количество СИМ активно растет, интенсивность движения возрастает. А статуса никакого нет. Мы рассчитывали, что в этом году Госдума примет поправки в ПДД. От этого можно было бы уже рассматривать вопрос с санкциями в случае правонарушения. Но с момента появления электросамокатов уже прошел год, а полицейским в итоге непонятно, как работать.

— В 2022 году заканчивается очередной срок полномочий Общественного совета. Как за эти 6 лет изменилась структура организации и ее работа?

— Несколько лет назад у нас уменьшилось количество членов. Но это не наша прихоть, а рекомендация из Москвы. Они установили максимально допустимое для нас число — 30 человек. Меньше можно, но больше нельзя. И мне кажется, при том объеме работы это нормальная численность.

Сейчас у нас действует 7 комиссий. Опять же, я считаю, что для выполнения всех наших функций этого достаточно. Тем более что их участники так или иначе пересекаются между собой. Помимо деятельности в Общественном совете, у всех есть основная работа: ректоры вузов, руководители предприятий, журналисты. Все они занятые люди. И если один член комиссии не может быть на заседании, то другой его заменит. Мы работаем дружно, без нареканий. Могу без ложной скромности добавить, что наш Общественный совет находится на хорошем счету у коллег из Москвы.

5 октября заканчиваются наши полномочия. Уже сейчас идет подготовка к формированию нового состава. До конца июля все желающие должны были предоставить необходимый пакет документов. Кандидаты должны пройти несколько проверок. И в итоге окончательный состав нового Общественного совета утверждает начальник ГУ МВД России по Самарской области.